Наталья Александрова - Клавесин Марии-Антуанетты

– А что, князенька, когда ужин-то подавать будут?

– Да уж скоро должны, – с усмешкою отозвался князь. – А как ваше драгоценное, Иван Андреевич?

– Одышка замучила, – со вздохом признался Крылов. – Лекаря звал, немца, так он сказал, что это у меня от гречневой каши одышка. Но разве немцы что понимают? Я так думаю: поросенка с хреном поесть – и все пройдет!

– Нехорошо о скоромном, – вполголоса проговорил князь. – Траур у нас у всех, горе общее. Каждому истинному патриоту, каждому верноподданному жителю Отечества нашего в такое время следует поститься…

– Ох князенька, у меня желудок слабый! – отозвался баснописец.

– Это у вас-то слабый? – Старый князь оглядел его необъятную утробу.

– В том значении слабый, что поститься совсем не пригоден. Стоит его немного недокормить – так не приведи, господи, какие он тогда мне мучения причиняет! А вот скажи, князенька, что ты про все эти слухи думаешь, которые по столице ходят?

– Про какие слухи, Иван Андреевич? – Нелединский недоуменно пожевал губами.

– Известно про какие! – Крылов приподнялся в кресле. – Насчет кончины государя нашего!

– Ох Иван Андреевич, вроде вы только и делаете, что спите да трапезничаете, а все городские слухи раньше всех узнаете! Как только это вам удается?

– А я, князенька, в уголку у себя сижу да ушей не затыкаю. Вот мне все разговоры-то и слышны…

– А вы, Иван Андреевич, досужих-то сплетен не слушайте! Государь наш из Таганрога отправился с инспекцией в Крым. Там он себя не щадил, день и ночь проводил в седле, в заботах своих государевых, вот и не уберегся. Подхватил сильную лихорадку и воротился в Таганрог совсем больным. Никакое лечение ему не помогло, врачи отступились. Перед самой смертью пригласил он соборного протоиерея, причастился святых тайн, исповедовался и тихо умер на руках у императрицы… сама государыня своей рукою глаза ему закрыла!

– Тю, князенька, ты это можешь племянницам своим рассказывать! Они у тебя доверчивы, всему поверят. А я, друг мой, другое слышал. Будто в гроб вместо государя положили не то фельдъегеря Маскова, не то унтер-офицера Семеновского полка Струменского. Оба сих, как сказывают, чрезвычайно лицом на государя нашего были похожи, и оба чуть ли не в один день с ним преставились… не случайно гроб с государем, из Таганрога доставленный, в Петербурге даже открывать не стали, так закрытым и похоронили!

– Что за ересь, Иван Андреевич! Где вы только такое услышали? Даже слушать такое мне невместно!

– Птичка на ухо нащебетала!

– А не чирикнула ли вам та птичка, куда в таком случае сам наш государь подевался?

– Говорят, в самый день его смерти часовой видел, как некий высокий человек в простой крестьянской одежде из дома вышел. И будто бы был тот человек как две капли дождевые похож на нашего государя. Не иначе как отправился он по святым местам странствовать, грехи свои замаливать!

– Бог с вами, Иван Андреевич! Какие же такие у нашего покойного государя грехи?

– Ох князенька, сам знаешь – один Христос безгрешен, мы же все в грехе родились и в грехе умрем. А уж кто высоко вознесен – тот весь грехами, как багряницей, украшен!

– Не дело, не дело, Иван Андреевич, такие беседы вам вести, а мне слушать! – укорил Нелединский баснописца. – Вон, поглядите лучше, хозяйка наша пришла, в глубокий траур облаченная, как и подобает в такое время.

– Не потому ли она в трауре, что черный цвет ей чрезвычайно к лицу? Ну да правда твоя, князенька, что-то я слишком разболтался, как бы греха не вышло. А я так думаю – раз хозяюшка наша появилась, значит, скоро и ужин подадут!

Нужный дом находился на краю поселка, на приличном расстоянии от соседей. Поселок был старый, обжитой, расположен в хорошем месте – лес вокруг, озеро близко, и Ленская представила, как раньше летом дома были набиты дачниками и воздух звенел от детских голосов. Теперь старых домов почти не осталось, да и новых не было видно за высокими заборами. В поселке стояла тишина – осень, день будний, лишь изредка за заборами порыкивали собаки.

Машина ехала по улице на малой скорости – торопиться было некуда. После доклада начальству Ленской велели сидеть тихо, вести себя осторожно и не соваться в пекло поперед ОМОНа. Несмотря на то что рассказ Ленской вызвал у начальства здоровый скептицизм, ей доверяли, и за дело взялись крепкие парни в масках и бронежилетах: «Питерский душитель» – преступник серьезный.