Наталья Александрова - Клавесин Марии-Антуанетты

И вся площадь, закипев беззвучными криками, потекла следом за восставшим полком.

Видение исчезло так же неожиданно, как появилось, только в голове Марии Антоновны прозвучал странный голос:

«Восстание. Декабрьское восстание. Войска восстали против законного государя».

Мария Антоновна снова была в тускло освещенной комнате старой гувернантки. Мадемуазель д’Аттиньи стояла перед нею все в том же черном одеянии, но в ней не было прежнего величия. Она снова казалась вздорной, незначительной старухой, притащившей из своей Франции не только множество никому не нужных старых вещей, но и груз своих заблуждений и предрассудков.

Однако Мария Антоновна, находившаяся под впечатлением своих видений, спросила гувернантку дрожащим от волнения, прерывающимся голосом:

– Что это было?

Гувернантка высвободила худую смуглую руку из черного покрывала, указала на гравюру, освещенную тусклым кровавым светом красной лампады:

– Владычица ночи, великая Геката, показала вам грех и расплату!.. Тяжкий грех, совершенный близким вам человеком, и расплату, которая ждет его самого и его семью, если он не раскается в содеянном и не искупит своего греха!

– Грех и расплату?.. – как эхо, повторила за ней Мария Антоновна.

Лиза открыла глаза и огляделась. Они ехали по Петроградской стороне, в ее глухом краю, примыкающем к Каменному острову.

– Эй, а куда мы едем? – окликнула она водителя.

– Все нормально, – ответил тот, не поворачивая головы.

– Что значит – нормально? – Лиза напряглась. – Мне же нужно к Пяти Углам…

– Так лучше ехать, – на этот раз он скосил на Лизу совиные глаза. – Я не хочу попасть в пробку…

– В пробку? – переспросила Лиза. – Какие пробки в такое позднее время?

– Ну, я хотел сказать, что там ремонт… вся дорога разрыта… Да не беспокойтесь, довезу в лучшем виде!

– В лучшем виде? – переспросила Лиза. – Высадите меня здесь!

– Сиди! – рявкнул водитель.

Лиза схватилась за ручку двери, попыталась открыть – но замок был заблокирован.

– Что это такое?! – выкрикнула Лиза, стараясь не показать свой страх. – Сейчас же остановите машину и выпустите меня!

Она замолотила водителя кулачками куда попало – по рукам, по плечу, по спине. Ее сердце колотилось, по лбу катились капли холодного пота. В мозгу стучало: «Сначала Лена, а теперь я… теперь я… живой мне не выбраться из этой переделки…»

– Остановить? – переспросил водитель, сбрасывая скорость. Он как будто не замечал ударов – да, впрочем, что могла сделать хрупкая пианистка с сильным широкоплечим мужчиной?

Машина затормозила, подъехала к тротуару. Водитель всем телом развернулся к Лизе, уставился на нее немигающими совиными глазами, протянул к ней сильные руки.

– Остановить? – повторил он странным клекочущим голосом. – Остановить – это можно, почему не остановить…

Лиза резко отстранилась от него, насколько позволял тесный салон машины, вжалась спиной в дверцу. Она в ужасе следила за круглыми совиными глазами, за короткими сильными пальцами, тянувшимися к ее горлу…

Софочка поднялась с дивана, подошла к большому зеркальному окну, встала в полукруглом балконе-фонарике. Окно выходило на Фонтанку, с одной стороны виден был Симеоновский мост, с другой – Невский. Посмотрела в обе стороны и вдруг увидела знакомую темно-синюю карету, узнала бородатого кучера Илью, важно восседающего на козлах. Папенька! Папенька едет!

Бросилась через комнату, навстречу – и вдруг от волнения у нее потемнело в глазах, ноги подкосились, и она едва не упала.

Чтобы не расстраивать папеньку, она вернулась, села на диван, села с лицом послушной девочки, ждала его в нетерпении.

И вот в соседней зале послышались приближающиеся шаги, громкие озабоченные голоса. Дверь распахнулась, она не выдержала, вскочила, побежала навстречу.

Он появился в дверях – высокий, красивый, в узком темно-зеленом кавалергардском мундире с серебряными погонами, родной, любимый. Пухлые щеки с чудесными ямочками, два золотистых бака, высокий лысоватый лоб с остатками вьющихся белокурых волос, между бровями – морщинка, такая привычная, такая знакомая, как у его великой бабушки Екатерины Второй на многочисленных портретах, и грустные, прозрачно-голубые глаза.

Чуть позади него, ближе к окну, стоял мраморный бюст, отличная копия скульптурного портрета работы Торвальдсена – император Александр I, Александр Благословенный. То же самое любимое лицо, папенька…