Наталья Александрова - Венец Чингисхана

Старец снова громко хлопнул в ладоши – и тотчас все пропало: и пещера, и наполнявшие ее сокровища…

Тимуджен лежал на кошме возле догорающего костра, а над ним, как драгоценные камни, сверкали тысячи звезд.

Он приподнялся на локте и с сожалением огляделся по сторонам.

Никого не было возле костра, никого, кроме него. Стреноженная лошадь паслась поблизости, опасливо косясь в темноту.

«Выходит, все это мне только приснилось? – подумал Тимуджен. – И странный старец, похожий на ворона, и послушный ему волк, и пещера, полная несметных сокровищ…»

Из темноты донесся голодный волчий вой. Лошадь испуганно заржала, переступила связанными ногами, сдвинувшись ближе к костру, ближе к хозяину.

Тимуджен подбросил в костер немного сухого валежника. Пламя вспыхнуло ярче, отодвинув темноту и таящуюся в ней опасность. Тимуджен снова лег, подложив под голову мешок, уставился в ночное небо, густо усыпанное яркими степными звездами. Перед его глазами снова засверкали сокровища из его сна… вот бы снова увидеть во сне ту пещеру!

Что-то ему мешало.

Он вытащил из-под головы мешок, запустил в него руку и нащупал твердый круглый предмет. Вытащил, взглянул при свете костра…

Это был головной обруч из тусклого серебристого металла с красным камнем посредине.

Тот самый обруч, который отдал ему похожий на ворона старик из его сна… так, значит, это был не сон?

Внезапно мой сон прервался, я проснулась, пытаясь понять, что меня разбудило. Наконец я осознала, что с улицы доносится до боли знакомый звук: жалобно выла сигнализация моей машины.

Всякий автомобилист кидается на этот звук, как молодая мать на плач своего единственного ребенка. Я не была исключением и тут же вскочила и бросилась к окну.

Пока я добежала до окна, завывания сигнализации прекратились, захлебнувшись в странном гудении, как будто мою бедную машинку кто-то придушил. Я припала к стеклу и увидела страшную картину, которая могла привидеться мне только в кошмарном сне: моя чудесная новенькая красненькая «маздочка», моя гордость, горела темно-багровым пламенем, пылала, как костер в ночном лесу!

Возле нее бегали полуодетые встревоженные люди. Один из них возился с огнетушителем, другой звонил по мобильному, должно быть, вызывал пожарных и милицию, остальные просто паниковали, переживая за свои машины.

Я охнула, что-то на себя натянула и бросилась на улицу.

Вблизи зрелище оказалось еще страшнее, чем из окна.

Моя машина полыхала, как коробок спичек в руках душевнобольного. От нее веяло таким жаром, что у меня затрещали волосы, и я невольно отшатнулась. Вокруг суетились растрепанные, заспанные люди – хозяева соседних машин, которые боялись, что огонь перекинется на их собственность.

В том мужчине, который возился с огнетушителем, я узнала хозяина джипа, припаркованного рядом с моей «Маздой». Он все никак не мог привести огнетушитель в действие – то ли от волнения, то ли огнетушитель был неисправен. Увидев меня, он сквозь зубы чертыхнулся, высказал вкратце, что он обо мне думает, и от злости справился с огнетушителем. Из раструба хлынула мощная струя пены, как из сопла реактивного самолета, мужик не устоял на ногах и повалился на тротуар, не выпуская огнетушитель. Кто-то из зрителей помог ему встать, он направил струю на пламя, но это было все равно что пытаться залить ведром лесной пожар.

Тут, наконец, с тревожным завыванием подъехали две пожарные машины, из них вылезли большие сильные мужчины в громоздких защитных костюмах, похожие на марсиан, разогнали зевак, размотали шланги и принялись поливать все машины подряд – и мою красавицу (точнее, то, что от нее осталось), и соседние, которые уже начинали дымиться.

– Девушка, не стойте так близко! – проговорил, повернувшись ко мне, один из пожарных. Я что-то хотела ему ответить, но не смогла – зубы у меня стучали, как кастаньеты в руках испанской танцовщицы, меня трясло, как в приступе лихорадки. Пожарный увидел мое лицо и сочувственно покачал головой:

– Твоя, что ли?

Я смогла только кивнуть.

– Да не переживай так! – попытался утешить меня пожарный. – Наверняка ведь машина застрахована?

Я снова кивнула.

Не говорить же пожарному, что у меня в машине лежали чемоданы с одеждой и прочим барахлом. Пришлось бы объяснять слишком многое, практически всю историю, а мне этого совсем не хотелось, кроме того, я сейчас едва могла говорить.