Рауль Мир-Хайдаров - За все наличными

Да и новые магазины, магазинчики, торговые точки, их яркая и призывная реклама, со вкусом, а где-то и с претензией сделанные броские вывески, столики крошечных кафе на улицах, под яркими тентами, на парижский манер, роскошно отреставрированные фасады многих исторических зданий, где не пожалели ни красного дерева, ни полированного мрамора и бронзы — все это радовало глаз и душу. Заметил эти городские перемены и Тоглар. Сегодня он видел Ростов по-особому. Может, оттого, что именно здесь он по-настоящему глубоко вдохнул воздух свободы, может, Наталья тому причиной — влюбленные смотрят на жизнь добрее, мягче, нежнее, и больше замечают прекрасного, таков уж человек. Но как бы ни пьянила свобода, как бы ни очаровывал предосенний город, как бы ни волновалось сердце от предстоящей встречи с Натальей, Константин Николаевич невольно возвращался к разговору с Городецким в номере и в ресторане. Он был благодарен судьбе за неожиданную встречу с Аргентинцем, такой полный расклад криминогенной жизни в столице не перед всяким выложат, да и не всякий ее знает. Впрочем, ни он сам, ни Городецкий, хотя и имеют вес в преступном мире, ни к грабежам, ни к убийствам, ни к кражам, ни к рэкету отношения не имеют, не зря же его называют — чистодел! Его дело — бумаги, ксивы. У Городецкого — карты.

И надо же, до сих пор, дожив до пятидесяти, отмечая двадцатипятилетие работы среди братвы, как верно подметил Городецкий, он ни разу не подделывал документ, сам по себе вытягивающий деньги откуда-нибудь из банка или предприятия. Он мог поклясться в этом. Просто раньше была другая жизнь, миллионы безналичных денег на счетах любой организации ничего не значили. На них нельзя было ничего купить не только в розницу, но и на товарных базах. Оттого и не было "беловоротничковой", бумажной преступности, фальшивых авизо. В той прежней жизни не было необходимости воровать уголь, нефть, металл, золото, бриллианты — никто лично не мог обогатиться за счет природных ресурсов страны. А счет в швейцарском банке мог присниться разве только сумасшедшему — назавтра такой аферист, будь он даже в ранге министра, сидел бы в подвалах Лубянки. Все надежно охранялось, поэтому подделывать лицензии, таможенные декларации, разрешения на ввоз и вывоз не имело смысла, даже и прецедентов таких не было.

Тоглар раньше других оценил и цветной ксерокс и компьютерную графику, все это он широко использовал на своем "монетном" дворе в Чечне, там к его услугам была самая совершенная техника. И, хотя подручные компьютерщики были асами своего дела, всегда наступал момент, когда требовалось обязательное вмешательство человека, особенно когда возникала необходимость в личной подписи. Взять тот же доллар... Есть детали на купюре, особенно вся изощренная связь и микрошрифт, которых на фальшивках компьютерной графикой добивались, а вот подпись казначея штата, а она на каждой серии своя, никакой техникой не передашь: перевести-то можно, но она получится мертворожденной, тут нужно четкое клише, сделанное рукой мастера.

Можно и печать вместе с подписью с одной бумаги на другую точно перевести, но в случае экспертизы легко определить, что тут компьютерами и ксероксами нахимичили. Никакой компьютер никогда не сравнится с человеческим умом, талантом, его беспредельными возможностями. Тоглар помнит, как Алик Тайванец, тоже, как и Аргентинец, крупный катала, ныне живущий в Германии и контролирующий почти всю Европу, сказал одному восторженному поклоннику модной техники: какой бы ни придумали компьютер, он никогда не сможет, как человек, говорить одно — подразумевать другое.

Тоглар хорошо понимает Дантеса, занимающего целое крыло на пятом этаже "Метрополя", тот верно просчитал: для большой аферы нужна подлинная подпись и настоящая печать. Но в грандиозные накруты он влезать теперь не собирается, в этом нет необходимости, пяти миллионов долларов, что лежат в спортивной сумке "Найк" на втором этаже гостиницы "Редиссон-Ростов", должно хватить ему надолго. Да и пятьдесят годков, что стукнут в декабре и накатили незаметно, — все-таки возраст, хотя и выглядишь, и чувствуешь се-бя на сорок. Пора думать о своем доме, семье, не век же одному куковать, хочется пожить спокойной и сытой жизнью буржуа — само время, обстановка в стране предоставляли эту возможность, были бы деньги. Поселиться в районе Садового кольца, ходить на концерты, выставки, вернисажи, попутешествовать по свету не меньше разыскиваемого всеми спецслужбами мира Македонского. Слетать в Лос-Анджелес на могилу своего деда, — говорят, он на него похож, как вылитый, — да и вообще попытаться наладить отношения с американской родней. Для этого не мешало бы издать каталог работ академика Фешина, ведь насколько он знает, кроме зала в национальном музее Татарстана, ему посвященного, работы его предка хранятся почти во всех музеях городов Поволжья: в Самаре и Саратове, в Уфе и Сыктывкаре, в Ижевске, Саранске и Воткинске. И в этом случае, если он выберет спокойную и размеренную жизнь, Тоглар должен умереть навсегда, тут всезнающий Аргентинец прав. Но и Модильяни ему воскрешать не очень бы хотелось, однако скорее всего никуда от братвы не денешься, особенно в такое время, когда обывателю кажется, что страна живет только по криминальным законам. Да он и сам без воровского иммунитета тут же станет объектом повышенного риска — богатство в России, увы, грозит бедой. А история с чеченцами может иметь продолжение, тут без старых связей не спастись. Выходит прямо по пословице: хотел бы в рай, да грехи не пускают. Но одно хорошо, что криминальный мир Москвы, России потерял прежнюю однородность, стал пестр, как цыганское одеяло, и ему будет легче затеряться.