Оружие при себе Аргентинец не носил, держал в машине, а момент был для него исключительно благоприятный. В том, что операция провалилась и теперь он сам прижат к стене, а может, даже и приговорен, сомневаться не приходилось, и потому он был спокоен и готов огрызнуться перед смертью. Был у Городецкого еще один шанс; убивать его в "Золотом петушке" не станут -хорошо знают, кому принадлежит ресторан, Хавтан тут же из-под земли достанет, репутация заведения — основа его успеха.
— А я думал, что вы нашего общего знакомого ждете, — небрежно бросил Александр Михайлович и выложил перед неудачливым партнером цветную фотографию молодого человека в светлом кашемировом пальто у входа в ресторан "Якорь".
Аргентинец и не подумал взять ее в руки или хотя бы наклониться к снимку. Видимо почувствовав перемену в настроении Городецкого, незваный гость резко переменил тональность разговора:
— Ты, падла, хочешь знать, кто я такой? — И приблизив к нему лицо вплотную, выдохнул, как по башке ошарашил: — Я — Македонский! Может, слыхал? — и вновь легко откинулся тренированным телом на высокую спинку обтянутого тугой бычьей кожей стула.
В зале гремела музыка, слышался разноголосый гомон гостей, на эстраде вихлялась очередная примадонна. Но ничего этого Аргентинец не видел. Он даже не заметил, как знаменитый беглец из "Матросской тишины" плеснул водки в бокал, предназначенный для его убийцы, выпил одним махом, придвинул к себе тарелку с закуской. Аргентинец как-то враз обмяк, посерел, потерял дар речи и лишь минут через пять, очнувшись от ступора и перестав глотать воздух посиневшими губами, жалко вымолвил:
— Я же не знал!!!
— Незнание законов жизни не избавляет от ответственности, кажется, так говорил прокурор на твоем первом суде, — зло подытожил Македонский. И тут же, налив Аргентинцу полный бокал водки, чтобы тот наконец пришел в себя, уже не так резко добавил: — Выпей и вытри сопли... Убивать тебя не собираюсь, живи и помни мое великодушие. Ты меня тоже многому научил, теперь крупный выигрыш в карты вряд ли мне будет доставлять удовольствие. К тому же я не хочу лишать Москву живой картежной энциклопедии, но заруби на носу: ты проиграл мне не только хату, но и жизнь, усек? А квартиру я у тебя заберу. — Он усмехнулся, заметив, как Аргентинец дернулся при этих словах. -Заберу, заберу... Послезавтра утром придешь в гостиницу с документами и поедем переоформлять. Проиграл — умей платить, — жестко говорил Македонский. — Я только сегодня узнал, что эту квартиру ты, оказывается, выиграл в секу. Нехорошо, брат, за чужую недвижимость так стойко держаться. — И Македонский легко, пружинисто поднялся. На прощанье ткнув пальцем в фотографию киллера, все еще лежащую на столе, сказал, как отрезал: — А на него зла не держи, не сдал ни тебя, ни того, кто вывел его на тебя, хоть я догадываюсь, кто он... Запомни еще одно: ты меня никогда не видел и не знаешь, как я выгляжу, особенно сейчас. — И знаменитый киллер, гроза авторитетов и банкиров, по-кошачьи вкрадчиво прошел по затемненной стороне вдоль стены и растворился в глубине зала.
После ухода человека, которого падкая на сенсации пресса называла даже санитаром нашего больного общества, Понтием Пилатом России, а то и Робин Гудом, Аргентинец, как ни странно, быстро пришел в себя. Теперь, когда он чудом остался жив, потеря квартиры уже не казалась ему трагедией. Действительно, потерявши голову, по волосам не плачут. Загулял он в ту ночь в "Золотом петушке" крепко, как не гулял никогда. Загудел не от души, когда кутеж в радость, а разошелся от черной тоски, когда нет покоя ни в тебе самом, ни вокруг. Через час-полтора после ухода Македонского он уже братался и с немцами, и с японцами, и вскоре те и другие соединились у него за столом. Объявилась у него в тот вечер и дама сердца — долговязая, крашенная под блондинку немка, увешанная драгоценностями, словно новогодняя елка. По-русски она знала лишь одно слово — "карашо"! Впрочем, в ту ночь оно было в ее устах везде к месту — гуляли они поистине по-барски, по-купечески -ка-ра-шо! Так, как об этом иностранцы читали в старых русских романах: шампанское лилось рекой, пели и плясали цыгане и оркестр до утра играл по заказу Аргентинца.
Проснулся он утром от холода в своей машине на стоянке хавтановского ресторана. От денег, что принес он Боре-киллеру, в карманах осталось всего двести долларов. Аргентинец, стараясь припомнить подробности вчерашнего застолья, машинально глянул в зеркало заднего вида и не узнал себя -сатанинская ночь не прошла бесследно. Глаза глубоко ввалились, под ними появились мешки и тяжелая синь, как-то по-мертвецки обострились скулы, поросшие жесткой щетиной. Когда он попытался поправить прическу, заметил, как у него дрожат руки. И тут он вспомнил, что вчера окончательно проиграл квартиру и жизнь, и стало ему так жаль себя, семью, свой дом, что он заплакал навзрыд, как не плакал никогда с давних детских лет.
Читать дальше