Рауль Мир-Хайдаров - За все наличными

Но появился и другой тип игроков, незнакомых раньше, — это люди, обладающие силой гипноза, внушения или способностями экстрасенса, такие каталы — тоже беда, эти одолеют, даже не имея выдающихся способностей к картежной игре. Аргентинец уже трижды вычислял таких игроков, объявлявшихся в Москве, и успевал под уважительным предлогом соскочить с игры. Вот на этот случай Городецкий, помнится, и оглядел мельком Александра Михайловича. Профессионального каталу, шулера всегда выдавали руки — они у них предмет особой гордости и заботы, — и такой человек всегда пытается скрыть свои таланты, возможности. Поскольку Аргентинец сам постоянно находился в подобном положении и пользовался теми же приемами уже лет тридцать пять, он всегда вычислял своих коллег и гордился тем, что ни разу не ошибся. Шулеров, профессиональных катал Аргентинец боялся гораздо меньше, чем гипнотизеров, — те умеют на мгновение отключить внимание, когда нужно сбросить карту или обменять ее, или внушить, что у него на руках карта, меньшая по значению, отчего у соперника тут же возникает желание удваивать и удваивать ставки, ставить на кон все! Ну и потом, как правило, нокаут. Бубновый валет или пиковая дама, мелькавшая в руках соперника, почему-то неожиданно оказывается козырным тузом, и пенять здесь не на кого.

Но Александр Михайлович на картежного шулера ни по каким известным Городецкому параметрам не походил, хотя играл уверенно, с размахом и рисковал отчаянно, — это Аргентинец видел по сброшенным картам. В общем, чувствовалось, что человек он энергичный, с характером. Аргентинец невольно следил и за речью Александра Михайловича, все-таки переход из грязи в князи не проходит бесследно и жизнь в определенной среде накладывает свой неизгладимый отпечаток, который нет-нет да и проявляется — в словах, жестах, привычках или пристрастиях. Александр Михайлович не уклонялся и от весьма щекотливых разговоров, а поддерживать беседу в Барвихе мог только человек осведомленный, сам вращающийся в высоких кругах. Вот эта-то черта -принадлежность к чиновничьей среде — и сбила Аргентинца с толку, и он вскоре перестал присматриваться к новичку столь внимательно, а жаль: может, чуть позже и промелькнуло бы нечто такое, что могло сдержать его азарт или хотя бы надоумило быть поосторожней с новичком.

Бросалась, правда, в глаза одна деталь, отмеченная не только Городецким, но она тоже не взывала к бдительности, а скорее наоборот -отвлекала внимание. Уж слишком большим модником выглядел Александр Михайлович, он выделялся даже среди этих людей элиты, не равнодушных к собственному внешнему виду и вещам, окружавшим их. Аргентинец не был мастаком по части моды, но, как одевался Александр Михайлович, ему нравилось. Это, конечно, не был ни привычный Карден, ни примелькавшийся Версаче или Армани, чьи модели стали как бы униформой у "новых русских", отчего они до сих пор не обрели ни своего лица, ни стиля. А если учесть, что именно этих знаменитых кутюрье тиражируют, один к одному, производители дешевой массовой одежды в Турции и Китае, Тайване и Гонконге и даже в Одессе, на Малой Арнаутской, то, конечно, большинство русских нуворишей, с их претензией на исключительность, утонченность, рафиниро-ванность, выглядят просто смешно. И, глядя на нового партнера за карточным столом, Аргентинец почему-то вспомнил Тоглара, именно так стал одеваться его старый приятель, по рекомендации его ассистента Эйнштейна, — несостоявшийся балетмейстер, конечно, обладал безукоризненным вкусом, об этом Городецкий слышал от многих людей, включая и своих домочадцев. Но Аргентинец-то уж знал цену любой вещи из "Ягуар-стиля", которые настойчиво рекомендовал ему Георгий-Эйнштейн, мечтавший сделать своего патрона образцом вкуса в картежных салонах. Однако Аргентинцу все это было ни к чему, он не понимал страсти мужчины к тряпкам. Обыкновенному шулеру, катале, если бы Александр Михайлович был из этой породы, такие причиндалы были вовсе ни к чему, как-нибудь обойдемся Труссарди, Хуго Боссом или всем понятным Пьером Карденом, чьи позиции в России после открытия ресторана "Максим" укрепились прочно и всерьез.

Аргентинец обратил внимание, что Александр Михайлович не старается выставлять напоказ ничего из своей экипировки, — это он определил по его ответу одному из игроков, слишком уж восторженно высказывавшемуся по поводу его часов "Ролекс". "Обыкновенная серийная титановая модель", — лаконично обронил новичок, сразу закрывая тему для обсуждения. И Аргентинец, знавший, наверное, одну-единственную марку дорогих часов и именно эту, поначалу удивился. Дантес, носивший такие часы, всегда хвастался ими и даже показывал рекламный плакат, висевший у него в кабинете, где на старинных весах чаша с "Ролексом" явственно перевешивала другую, на которой взмыла вверх новейшая модель "мерседеса". Обычно Дантес за игрой снимал "Ролекс" с запястья, и часы переходили из рук в руки, держал их перед глазами и Аргентинец и потому знал, что этот массивный платиновый "Ролекс" с календарем, установленным до середины XXI века с учетом високосных годов, с турбийоном и другими всевозможными наворотами, делается только по заказу, эксклюзивно, и могут позволить их себе лишь очень богатые люди.