Василий Назаров - Необычные воспитанники

- Условия тут особые. Главное, ты должен узнать воровской жаргон, на каком тут говорят. А то не поймешь ребят... и уважать не будут. Видишь этих архаровцев? Целый день готовы гонять футбольный мяч.

Мечтают завести голубей. Беспризорники. И законы тут царят уличные. Как "на воле".

Признаться, я был поражен. Не о таких педагогических методах работы я рассчитывал услышать. Но ведь здесь же "дефективные"! Голенов дружески передал мне списочек с большим количеством слов, показавшихся мне весьма странными.

- Вот наиболее употребляемые из жаргона, - поучал меня политрук. Советую вызубрить. Кто-нибудь из этой шатии тебя, наверно, спросит: "Ты свой?"

Иль: "Из-под своих?" Отвечай: "Я ваш".

На этом с политруком Голеновым мы и расстались.

Больше я его никогда не видел. Советом я его решил воспользоваться с ученической добросовестностью.

Раздевшись на ночь в своей небольшой комнатке, я стал изучать список, читая вслух блатные слова, стараясь их запомнить.

- Балдоха. Ландать. С понтом. Шухер. Метелка с бану сплетовала. - Тут я задумался: что же это может означать? Так и не разгадав значения фразы, продолжал шептать дальше: - Тискать. Майдан. Бобочка. Охнарь. Шкары...

Где-то в поселке прокричали третьи петухи, я все изучал жаргон. Так со списком в руке и заснул.

Заведующий коммуной на другой день представил меня воспитанникам, и я приступил к своим обязанностям, имея о них весьма смутное представление.

"Назвался груздем - полезай в кузов. Жизнь покажет, что мне делать". Так я себя утешил, а сам внимательно приглядывался к ребятам, стараясь их понять. Какой все-таки с ними брать тон?

День миновал без всяких инцидентов. Вечером ко мне зашел учитель коммунской школы, которого ребята звали "дядя Коля". Был он немногословен, свои черные, жесткие волосы стриг ежиком и говорил авторитетно, тоном, не терпящим возражений. Я уже знал, что за плечами у дяди Коли пятилетний стаж работы с беспризорниками, и поэтому отнесся к нему уважительно, с почтением. Мне хотелось выведать от него "секреты" работы с подопечными.

Надо отдать должное, дядя Коля много рассказал мне интересного о жизни беспризорников "на воле", об их ночевках в подвалах, в дачных вагонах, о том, как милиция, общественность вылавливает этих "любителей свободы", определяет в детприемники, трудколонии. Засиделись мы до полуночи, а уходя, дядя Коля доброжелательно и сурово посоветовал мне:

- Духом не падайте, привыкнете. Чтобы ребята слушались, нужно быть с ними строгим, крепко держать в руках. Прикрикнуть, когда надо. Ногой притопнуть. Пускай видят, что вп их не боитесь,., сумеете натянуть вожжи.

В дальнейшей своей работе я и стал следовать совету своих двух наставников. В разговоре с ребятами нет-нет да и вверну блатное словечко, желая показать, что знаю их психологию, вижу насквозь, меня, мол, не проведешь. Ходил по коммуне с таким видом, будто я тут хозяин, был не только суров, но и требователен, то и дело прикрикивал на ребят, стараясь держать их в страхе. В общем, "натягивал вожжи". Мне казалось, что авторитет мой среди воспитанников укрепился сразу.

Несколько раз я ловил на себе недоуменные взгляды ребят, но значение их понял только в конце недели. "Открыл мне глаза" Лешка Титов - верткий, веснушчатый подросток, звонкоголосый, с непокорными вихрами на макушке. Титов по наряду должен был подмести двор перед главным домом коммуны, но, бросив метлу на кучу мусора, увлекся бумажным голубем. Все воспитанники в этот день запускали бумажных голубей. (А недавно была другая эпидемия: стрельба из лука ореховыми стрелами, которая чуть не стоила одному воспитаннику глаза.) Близилось обеденное время, территория вся уже была убрана, и лишь один Титов и в ус не дул. Я уже дважды делал ему замечания, но мальчишка словно и не слышал их, вновь и вновь подкидывал голубя, звонко смеялся его удачному полету.

- Сколько раз тебе говорить? - вышел я наконец из терпения,. - Это еще что? А ну живо!

И, перехватив титовского голубя, я разорвал его на клочки. Он остолбенел.

- Зачем ты? Ну? Зачем?

- Бери метлу и кончай свой участок!

Крикнул я это сурово и даже сделал такое движение ногой, будто притопнул. Я сам почувствовал, что покраснел от гнева. Ребята, закончившие свою работу, смотрели на нас с любопытством. Титов вдруг вызывающе прищурился, выпятил грудь, произнес негромко, но раздельно:

- На горло берешь? Запугать хочешь? Гляди, у меня коленки затрясутся!

Я никак не ожидал такого ответа и молча хлопал глазами.