Саймон Керник - Обмен убийствами

Говорят, глаза – зеркало души. Я медленно нагнулся и заглянул ему прямо в глаза. Но это зеркало было мутным, и я так и не понял, морочит он мне голову или говорит правду.

– Больше мне ничего не известно, Макс, клянусь! Послушай, Макс, прости, мне чертовски жаль, что все так получилось. Правда! Я хотел тебе помочь, только и всего.

Я отпустил его руку и выдавил улыбку, хотя Бог видел, мне было не до смеха.

– Хорошо, но в будущем как-нибудь обойдусь без твоей помощи. И запомни: никому не говори, что видел меня. Ясно? Включая Элейн Томс.

– Нет проблем! У меня печать на устах. – Он вдруг озабоченно посмотрел на меня, как товарищ на товарища. – Но все в порядке, Макс, да?

– Ага! – сказал я. – Все тик-так! Ну, бывай, Джонни.

В тот вечер я не должен был работать, но вследствие отсутствия какой-либо личной жизни я решил посидеть за столом и заняться документами. Беррин не рвался к бумажной работе и ушел ровно в половине шестого, это я точно отметил. Участок был пуст. Из-за машины с пулевыми отверстиями в корпусе, которую я заметил на улице, почти все выехали на место происшествия. Ее задержали двое патрульных, и между ними и водителем произошла стычка, в результате чего преступник сбежал, предварительно избив обоих полицейских. В автомобиле, зарегистрированном на имя Макса Айверсона, были обнаружены подозрительные пятна, похожие на кровь. Макс Айверсон в прошлом служил в армии, приводов в полицию не имел, и его внешность соответствовала описанной свидетелями внешности сбежавшего водителя. Слава Богу, больше меня это дело не касалось, но я был доволен, что моя наблюдательность оказалась вознаграждена, хотя пострадавшие патрульные думали иначе.

Я покинул участок без десяти девять и пошел поесть в дешевое итальянское кафе на Аппер-стрит, куда частенько забегал; съел тарелку пасты с чесночным хлебом, запил все это парой бутылок пива «Перони», поскольку был уже не на службе. Думаю, вы сказали бы, что это довольно тоскливый способ провести вечер пятницы, и были бы правы, но я уже начинал к этому привыкать. В это же время, почти год назад, все происходило иначе. Я служил инспектором в другом участке, в южной от реки части города, и постепенно продвигался к должности старшего инспектора, во всяком случае, у меня в кармане лежали целых три рекомендации. Преступность там была страшная, дня не хватало, чтобы разобраться с делами… Словом, раем тамошнюю работу никак нельзя было назвать. И все-таки мне жилось неплохо, и, как у большинства моих коллег, у меня было нормальное и стабильное семейное положение. Жена, с которой я прожил пятнадцать лет, одиннадцатилетняя дочка, приличный дом в районе, где счет уличных ограблений исчислялся пока простыми числами…

Но все вдруг сразу изменилось, когда задержали Троя Фарроу.

Этот семнадцатилетний чернокожий парень избрал своим ремеслом уличные нападения на школьников возраста моей дочери да на престарелых леди. У первых он отнимал мобильные телефоны и карманные деньги, а у последних – пенсию, а если старушки сопротивлялись, он походя ломал им хрупкие косточки. У него было уже девять приводов, но в тюрьме он провел всего три месяца, так что к очередному задержанию он отнесся без страха и даже презрительно. Красуясь в новеньких джинсах «Найк», он орал, сквернословил и угрожал всеми карами дежурным полицейским, которые тем временем регистрировали его десятое преступление: с применением грубой силы он выхватил мобильник у молодой секретарши, которая шла вечером по кишащей пешеходами улице, увлеченно болтая по телефону. Hа беду Троя, на улице дежурили двое полицейских в штатском, поэтому его схватили буквально через пару минут. Допросить его поручили мне с одним констеблем, так как мы рассчитывали выудить у него информацию о происшедшем в этом же районе групповом изнасилований одиннадцатилетней девочки, у которой к тому же отняли мобильный телефон и пакетик с конфетами. Мы считали, Фарроу в этом преступлении не участвовал – оно не соответствовало его стилю; кроме того, по словам свидетелей, на девочку напала компания подростков в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет, – но были убеждены, что он не мог не знать этих подонков. В районе, где орудовал Фарроу, ни одно преступление не могло пройти для него не замеченным, к тому же такие сопливые мальчишки обычно хвастаются своими подвигами.

Фарроу вроде утихомирился, когда его повели на допрос, но то, что произошло затем, по-прежнему не очень понятно. Как только Фарроу и арестовавшие его офицеры вошли в комнату, он обернулся и бросил одному из сопровождавших несколько слов, которые я тогда не расслышал, но потом мне сказали, что-то вроде «Сволочи, ничего вы мне не сделаете!» И тогда офицер совершил роковую ошибку. Он дал выход своему чувству и обозвал Фарроу черным ублюдком, из-за чего тот полез в драку. Мы вбежали в комнату для допросов как раз в тот момент, когда один из конвоиров ударил Фарроу, и он стукнулся головой об стенку. Удар был не настолько сильным, чтобы свалить с ног, тем не менее на лбу парня появилась царапина. «Караул! – завизжал он. – Убивают! Я требую адвоката! Немедленно!» Полицейские отпустили его, и мы помогли Фарроу, руки которого были в наручниках, сесть на стул. «Приведите мне адвоката! – потребовал он уже спокойно, хотя кровь из раны на лбу заливала ему лицо. – Я хочу подать официальную жалобу. Я ничего не буду говорить, пока не приведете мне адвоката». И действительно, больше он не промолвил ни слова.