Николас Мейер: Вам вреден кокаин мистер Холмс

— Не можете ли вы вспомнить что-либо из того, что этот человек сказал или сделал, прежде чем вы оба проснулись и он стал говорить о том, как вы вместе пили бренди?

— Нет, не могу... хотя нет, подождите, кое-что я помню!

— Отлично, Ватсон, отлично, — словно услышал я знакомый голос. Разница была лишь в том, что произнес это я.

— Войдя в кабинет, он спросил меня, где Мэри. Я сказал ему, что она уехала в гости и мы одни. Позже — после того как мы оба вздремнули, сидя в креслах, — он уже собрался уходить и попросил меня поблагодарить ее за приятный вечер. Я сказал ему, что она в отъезде, чему он весьма удивился. Он не мог вспомнить, что я говорил ему об этом раньше.

— Вы совершенно уверены, что говорили ему об этом раньше?

— О да, совершенно уверен, — ответил я, слегка уязвленный таким вопросом.

— Тогда разве нельзя предположить, раз уж мы сделали скидку на дурманящее действие бренди, что он забыл, просто-напросто забыл, что вы уже говорили ему об этом? В самом деле, разве он сам не объяснил это именно так?

— Да, но позвольте! Ведь ни один из нас не напился до потери сознания!

Взволнованный, я вскочил и, не обуваясь, прихватив с собой лампу, снова прокрался в приемную, теперь уже стараясь отделаться от своего внутреннего голоса.

Раздвинув занавески, я увидел, что скоро рассветет. Я чертовски устал еще до того, как Холмс появился у меня; теперь же чувствовал себя просто измученным.

Да и приходил ли он вообще?

Это предположение показалось мне еще более безумным, и я упрекнул себя в том, что высказал его, хотя бы и мысленно. Я отошел от окна, за которым уже брезжил рассвет.

Ну конечно, Холмс приходил.

Я вдруг получил совершенно определенные свидетельства, подтверждающие хотя бы одну из моих догадок: два бокала, из которых мы пили, были там, где их оставили.

На следующее, а точнее сказать, в то же самое утро я проснулся в своей кровати, на которую, по-видимому, свалился полураздетым во время своих бесплодных ночных бдений. В доме уже началась утренняя уборка, и я встал с намерением начать все заново и посмотреть, что из всего этого выйдет.

Побрившись и одевшись, я спустился к завтраку, но не мог сосредоточиться даже на газетах: мысли мои витали далеко. Я вспомнил, что прошлой ночью считал Холмсу пульс и осматривал зрачки. И вновь задался тем же вопросом: действительно ли я это делал или это всего лишь плод моего воображения?

Вопрос был слишком безумным, чтобы я был в состоянии над ним размышлять. Поспешно закончив завтрак, я пошел к Кэллингуорту и попросил подменить меня в это утро. Он был рад оказать мне услугу (я сам часто откликался на подобные просьбы с его стороны). Затем, не теряя времени, я нанял кэб и поехал на Бейкер-стрит.

Было еще рано, когда я ступил на знакомый тротуар перед домом 221 Б и расплатился с возчиком. Глубоко вдохнув утренний воздух (хотя было еще очень сыро), я позвонил. Наша квартирная хозяйка миссис Хадсон открыла дверь тотчас же. По всему было видно, что она несказанно рада видеть меня.

— О, дорогой Ватсон, слава Богу, что вы зашли, — воскликнула она, схватила меня за рукав и без лишних слов буквально затащила в прихожую, чему я немало удивился.

— Что случилось? — начал я, но она остановила меня, приложив палец к губам, и с беспокойством посмотрела наверх. Холмс, однако, обладал острым слухом и, как скоро выяснилось, услышал какие-то звуки из нашего короткого разговора.

— Миссис Хадсон, если этот господин назовется профессором Мориарти, — голос, доносившийся сверху, был резким, но все же узнаваемым, — то проводите его ко мне — я им займусь! Миссис Хадсон, вы слышите меня?

— Вот видите, доктор, что происходит, — зашептала мне на ухо наша несчастная хозяйка. — Он заперся у себя, ничего не ест, целыми днями сидит с закрытыми ставнями, а ночью, после того как я запираю дверь и прислуга ложится спать, исчезает...

— Миссис Хадсон...

— Я поднимусь и поговорю с ним, — сказал я, обнадеживающе пожав ей руку, хотя, по правде сказать, не очень-то был уверен в успехе.

Итак, профессор Мориарти все-таки существует, по крайней мере в воспаленном воображении Холмса. Я поднялся по знакомой лестнице из семнадцати ступенек в мои бывшие апартаменты с тяжелым сердцем. Какой замечательный ум погибает здесь!

— Кто там? — спросил Холмс за дверью, когда я постучал. — Это ты, Мориарти?

— Это я, Ватсон, — ответил я, и лишь после того, как повторил это несколько раз, Холмс согласился приоткрыть дверь и стал со странным видом разглядывать меня через щелку. — Вы же видите, Холмс, это всего лишь я. Пустите меня.