Николас Мейер: Вам вреден кокаин мистер Холмс

— Вы величайший детектив! — Я не мог придумать ничего лучшего, чтобы выразить свое восхищение.

— Я не детектив. — Фрейд покачал головой, улыбаясь своей грустно-мудрой улыбкой. — Я врач, чей удел — изучать помутненный разум.

Мне все же казалось, что разницы особой тут нет.

— Чем еще можно помочь моему другу?

Фрейд вздохнул и снова покачал головой.

— Ничем.

— Ничем? — Я был потрясен. — Вы завели меня так далеко лишь для того, чтобы вдруг остановиться на полпути?

— Не знаю, как добраться до этих чувств менее грубым и плохо действующим способом, чем гипноз.

— Но почему же плохо действующим? — возразил я, хватая его за рукав. — Ведь вы же...

— Ни один пациент не захочет или не сможет подтвердить то, что он сказал под гипнозом. Холмс просто не поверит мне. Не поверит он и вам. Он скажет, что мы лжем.

— Но...

— Послушайте, доктор, если бы вы не были здесь лично и не слышали все собственными ушами, разве поверили всему, что здесь говорилось?

Я должен был признаться, что не поверил бы.

— Так вот, в этом-то вся загвоздка. Весьма сомнительно, чтобы Холмс захотел остаться здесь достаточно долго, чтобы мы смогли заняться глубинами его подсознания, подбирая к ним нужный ключик. Он ведь уже торопится с отъездом.

Мы поспорили еще немного, но я чувствовал, что Фрейд прав. Если Холмсу и можно помочь каким-то способом, надо этот способ сначала найти.

— Мужайтесь, — ободрил меня Фрейд. — В конце концов, ваш друг — полноценный человек. Он занят почетным делом и хорошо справляется с ним. Несмотря на его горе, он преуспевает и, можно сказать, даже любим. Возможно, когда-нибудь наука раскроет тайны человеческого мозга, — заключил он, — и, когда такой день наступит, заслуга Холмса в этом будет не меньшей, чем любого другого хорошего психолога, хотя, может быть, его собственный разум и не освободится от ужасного бремени.

На некоторое время мы погрузились в молчание, после чего Фрейд вывел Холмса из гипнотического сна. Как ему и было обещено, он не мог вспомнить ничего.

— Я сообщил вам что-нибудь важное? — спросил Холмс, раскуривая трубку.

— Боюсь, вы не сказали ничего такого, что можно было бы считать захватывающим, — ответил, улыбаясь, гипнотизер. В то время как Фрейд произносил это, я старательно смотрел в другую сторону.

Холмс встал, в последний раз прошелся по комнате, с жадностью пробегая глазами по корешкам бесчисленных томов.

— Как вы собираетесь помочь баронессе? — спросил он, вновь выходя на середину комнаты и беря в руки плащ.

— Как смогу.

Они улыбнулись друг другу, и вскоре мы уже прощались с остальными домочадцами: Паулой, фрау Фрейд и маленькой Анной, которая горько рыдала и махала вслед нашему экипажу мокрым от слез платочком. Холмс крикнул, что когда-нибудь он вернется и поиграет ей на скрипке.

Пока мы ехали на вокзал, Холмс хранил задумчивое молчание. Он пребывал в таком мрачном расположении духа, что я не решался беспокоить его, хотя странная перемена настроения удивила и обеспокоила меня. Тем не менее мне пришлось сообщить ему по прибытии, что произошла ошибка: мы оказались на платформе, откуда отправлялся миланский экспресс.

— Боюсь, что тут нет ошибки, Ватсон.

— Но поезд на Дувр отправляется с...

— Я не еду в Англию.

— Как не едете?

— Пока не еду. Думаю, мне придется некоторое время побыть наедине, поразмышлять и, конечно, собраться с мыслями. Отправляйтесь домой без меня.

— Но... — пытался возразить я, совершенно озадаченный таким поворотом событий, — когда же вы вернетесь?

— Когда-нибудь, — ответил он туманно. — А пока, — добавил, понемногу оживляясь, — сообщите о моем решении брату и скажите миссис Хадсон, что мои комнаты остаются за мной и должны пребывать в неприкосновенности. Я выражаюсь ясно?

— Да, но... — Все было напрасно. Холмс действовал столь стремительно, что я не мог собраться с мыслями. Безнадежным взглядом окинул я шумный вокзал, злясь на себя за то, что никак не могу заставить Холмса отказаться от своей прихоти. Я ужасно жалел, что рядом нет Фрейда.

— Мой дорогой друг, — сказал Холмс не без теплоты в голосе и взял меня за руку, — не стоит так огорчаться. Я же говорю вам, что обязательно поправлюсь. Но на это потребуется время. Быть может, очень много времени.

Помолчав, он торопливо продолжал:

— Но я обязательно вернусь на Бейкер-стрит, даю вам слово. И пожалуйста, передайте мои наилучшие пожелания миссис Ватсон, — закончил он и, крепко пожав руку, вспрыгнул на подножку миланского поезда, который медленно тронулся с вокзала.