Ирина Сафина: Подозрение

— Ломать не нужно, есть ключи, — сказала Соня и позвонила в квартиру напротив.

Дверь открыли мгновенно. На пороге появилась Шура в цветастом халате и с небольшой пластмассовой лейкой в руке. Сначала, при виде полицейских, Шура удивленно подняла брови, но затем она заметила Соню.

— Сонечка! Здравствуй, рада тебя видеть! Все хорошо? — радушно проговорила Шура, продолжая коситься на ребят в форме. — Что-то случилось?

— Шура, ты говорила, что баба Люба оставила ключи?

— Да, они у меня, — подтвердила Шура и достала из кармана халата ключи. — Как раз иду цветы поливать. Вчера замоталась и забыла совсем! Но, думаю, ничего с ними не случилось, один денек на голодном пайке даже полезно.

— Откройте дверь, — попросил Шестаков.

Шура выполнять просьбу не спешила. Она повернулась к Соне.

— Сонечка, объясни, что происходит? Обыск?

Вместо ответа Соня посмотрела на Шестакова.

— Объясни всем, — сказала она.

— Гражданка…

— Ненашева.

— Гражданка Ненашева, — с неохотой проговорил Сергей и достал удостоверение. — Я — старший лейтенант полиции Сергей Юрьевич Шестаков. В настоящее время нам необходимо попасть в квартиру гражданки Лопухиной в связи с тем, что… черт! Шура, откройте дверь, не вынуждайте меня говорить то, что я не хотел бы пока произносить вслух. Пожалуйста…

Все: и Шура, и Соня с Константином, и полицейские с удивлением смотрели на Шестакова.

Как ни странно, но Шура подчинилась. Не сказав ни слова, она подошла к двери бабы Любиной квартиры и вставила ключ в замок. Едва дверь приоткрылась, Шестаков юркнул внутрь. За ним последовали полицейские. Соня, Константин и Шура вошли последними.

Сердце Сони отплясывало бешеный ритм. Она уже догадалась, все поняла, но, как и Сергей, не хотела это произносить. Даже в мыслях.

Шестаков и полицейские застыли в напряженных позах у входа в единственную комнату. Соня протиснулась между ними.

Старенький шкаф с покосившейся дверцей, круглый стол с плюшевой скатертью, цветной телевизор еще советских времен, потертый ковер на полу… и тело бабы Любы на стареньком продавленном диване. Рядом, на стуле, упаковки от лекарств и тетрадный листок.

Соня, будто окаменела. Она смотрела на гладко расчесанную, празднично одетую старушку, и не было сил ни чувствовать, ни думать.

Баба Люба лежала на диване, сложив на груди морщинистые руки. Выражение лица спокойное и, как показалось Соне, умиротворенное, радостное.

Что-то блеснуло на стуле, рядом с упаковками таблеток. Соня пригляделась — очки. Бабы Любины очки со старенькой замухрыжистой резинкой.

Мир поплыл перед глазами. Соня чувствовала, как бегут слезы по ее щекам. Слышала, как кто-то закричал: «Нет!». Но она все смотрела и смотрела на очки с резинкой — такие знакомые и такие осиротевшие теперь.

Пол ушел из-под ног, и Соня провалилась в бездушные объятия темноты.

— Соня! Сонечка! Софи!

Соня медленно открыла глаза. Голову тут же прострелило. Соня дернулась и поднялась на локтях. Заплаканная Шура стояла на коленях рядом с диваном и держала в руках открытый пузырек с нашатырем. Соня отодвинула от себя ее руку.

— С возвращением, ты нас очень напугала, — сказал Шестаков. Он и Константин стояли за Шуриной спиной.

— Солнышко мое, прости, надо было не пускать тебя туда.

— Я должна была ее увидеть, — сказала Соня, поднимаясь. Голова еще слегка кружилась, но Соня смогла встать на ноги и даже сделать пару шагов. — Господи, но почему? Почему?!

Слезы крупными каплями текли по Шуриным щекам. Соня опустилась на колени рядом с ней. Женщины обнялись и долго плакали, беззвучно, горько. Мужчины поняли, ушли.

Лишь полчаса спустя Соня и Шура прошли на кухню. Там в одиночестве сидел Константин.

— Где Сергей? — спросила его Соня.

— Там. Тело увозят.

— Давайте чаю выпьем, — нарушила Шура гнетущую тишину. — Соня, ты какой будешь?

— Я? С бергамотом есть?

— Есть. Константин, а вам какой?

— А мне какой есть, можно тот же, с бергамотом.

Шура разливала по кружкам чай, когда в кухню зашел Сергей.

— Можно и мне чайку? — спросил он хозяйку.

— Конечно, — ответила Шура и улыбнулась.

Соня смотрела на добрую мягкую улыбку Шуры, и с удивлением подумала, что эта улыбка не кажется ей неуместной. Наоборот, хотелось, чтобы Шура улыбалась как можно дольше, разливала чай, совершала такие обычные, живые поступки именно сейчас, в эти минуты.

— Что написано на листке? — спросила Соня, и все повернулись к ней.