Александр Аннин: Хромой пеликан

– Слава Богу! – с неимоверным облегчением всхлипнул Сергей.

– Это тоже – слава Богу? А? – злобно прошипел старлей.

Он уже расстегнул длинную молнию на спортивной сумке, Сергей скосил глаза и увидел ряд пистолетных рукояток, торчавших из ячеек продолговатого ящика. Он нисколечки не испугался при мысли о том, что задержан как курьер, везущий нелегальную партию оружия. Это пустяк. Главное – он никого не убивал!

– Значит, на квартире засады не было… А в Венеции завтра выставка, – задумчиво прошептал Сергей.

– Что? – не понял капитан. – Ты бредишь, парень.

– Девятнадцатизарядный «глок», Австрия, – старлей вынул один пистолет, понюхал. – Еще в масле. Двадцать штук. Что, поближе к местам боевых действий везешь? Да нет, скорее – поближе к базе отдыха президента.

– Да хватит тебе, Витек, – тихо сказал капитан. – Забираем его и пошли на выход.

Он посторонился, пропуская Сергея в узкий коридор.

– Иди вперед, – буркнул капитан.

Сергей, как во сне, двинулся по коридору. За его спиной капитан медленно поднял свой табельный «макаров», вздохнул и нажал на спусковой крючок.

Хлопнул выстрел, под левой лопаткой Сергея появилась рваная дырочка и он ничком рухнул в проход.

– Сволочная все-таки у нас работа, – обернулся капитан к старлею; тот хищно смотрел на распростертое тело. – Вложи ему в руку «глок»…

В этот еще далеко не поздний час общежитие аспирантов жило своей привычной, устоявшейся годами жизнью. Нельзя сказать, что жизнь эта была бурной и разухабистой – все-таки не студенты, а без пяти минут «доценты с кандидатами». К тому же – лето, и многие разъехались кто куда.

И тем не менее…

Геннадий шел по длинному коридору, и навстречу ему то и дело попадались жизнерадостные существа обоих полов – многие подшофе, как машинально отметил про себя иеромонах.

Пару раз он услышал, как кто-то поздравлял кого-то с Ильиным днем, но чаще из-за дверей доносились звон гитар, «подблюдные» песенки, а не то так и ядреные словечки.

Волнуясь, он постучал в дверь с номером «двадцать два» и тут только обратил внимание на мистическое совпадение: встреча назначена на двадцать два часа…

«А вдруг там никого нет?» – похолодел Геннадий.

Но тут же услышал бодрое:

– Войдите!

Значит, не обманул… «Неужели?» – сердце Геннадия замерло.

В комнате аспиранта Рябинина мерцал монитор компьютера, сам хозяин, в трениках и шлепанцах, выглядел довольным и сдержанно-гордым.

– Точность – вежливость королей, – неуклюже пошутил Геннадий и пожал руку аспиранту.

– Ну как?

– Как в аптеке, – пожал плечами аспирант. – Теория чисел – это, видите ли, мой конек.

Впрочем, довольно теорий. Вот, держите.

И Рябинин протянул визитеру несколько отпечатанных на принтере листков.

Геннадий мельком пробежал глазами мудреные выкладки, щедро сдобренные математическими значками, и сразу перешел к пространному выводу.

По мере чтения мозг иеромонаха Германа все гуще застилал розовый туман, ушам стало жарко.

– «Таким образом, число тридцать – мнимое число», – сквозь зубы произнес он вслух последнюю строчку текста.

И в ярости швырнул листки в лицо аспиранта Рябинина.

– Шарлатан! – вскричал иеромонах Герман. – Ты вздумал посмеяться надо мной! Даже мой отец-картежник сумел дотумкать до этого так называемого решения! Еще сегодня утром!

– Это единственно возможное решение, – лепетал Рябинин, отступая.

– Чушь собачья это, а не решение! Оно не проходит! Тебя не спрашивают о мнимых числах! Тебя не просили опровергать саму постановку вопроса! Тебя спрашивают конкретно: куда делся рубль!

Геннадий схватил аспиранта за грудки, трико лопнуло. «Отец Герман, остановись», – услышал он слабый внутренний голос. Он отшвырнул Рябинина, сказал со зловещим спокойствием:

– Где деньги?

Бледный аспирант демонстративно скрестил руки на груди.

– У меня их больше нет. Делайте со мной, что хотите.

«Остановись», – печально молвил потусторонний голос, но розовый туман поглотил его.

Геннадий с разбега ударил аспиранта головой в лицо, но Рябинин не упал, он лишь пошатнулся, прижав ладони к разбитому носу. Между пальцев тут же густо потекла кровь.

– Merde! Racaille! (Дерьмо! Сволочь! – фр.) – прошипел Геннадий.

Неожиданно для самого себя он перешел на французский, хотя не говорил на нем уже лет десять и ему казалось, что он навсегда позабыл этот язык. Положительно, с ним творилось чтото непостижимое…