Дмитрий Герасимов - Если небо молчит

Антошка поднял голову и, увидев мать, воскликнул:

– Вот она!

Танкован поспешно поставил бокал на стол, схватил из вазы букет цветов и нетвердой походкой направился к лестнице.

– Что здесь происходит? – удивилась Маргарита, обводя глазами окружающих. – А где Антиох?

Максим грохнулся перед ней на колени и зарыдал:

– Марго! Прости меня, подонка! Прости меня, моя милая, ненаглядная и самая лучшая на свете женщина! Я буду стоять на коленях, пока не вымолю твоего прощения или хотя бы ласкового взгляда!

– А где Антиох? – повторила Маргарита, обращаясь к Робаровской.

Та пожала плечами:

– Он сделал все, что должен был сделать. В этом городе его больше никто и ничто не держит.

– Это неправда! – воскликнула девушка. – Он не может так думать!

Робаровская опустила глаза.

– Он уехал, Рита… Рано утром отправился на вокзал вместе с Глузкером.

– Марго! – заорал Максим. – То, что я сейчас скажу, – не пустые слова. Они выстраданы, обагрены кровью, обожжены огнем! Стань моей женой, Рита! Выходи за меня – и счастливей, светлей и радостней семьи, чем наша, не будет на всем белом свете!

– Да, – покачал головой Блатов. – Далеко пойдете, молодой человек…

– Максим! Вы ведь еще пока женаты на другой, – напомнила Робаровская.

– Я вдовец! – прорычал тот.

Маргарита вдруг бросилась вверх по лестнице, но, пробежав несколько ступенек, вернулась обратно:

– Тоха, мальчик, ты уже позавтракал?

– Я еще не допил чай. – Он скорчил смешную гримасу. – С двумя конфетами.

– Давай, малыш, возьмем конфеты с собой. – Она схватила его за руку. – У нас очень мало времени.

– Риточка! – взмолилась Ульяна Юрьевна. – Не бросай Максимку! Мы же тебе не чужие!

Маргарита подскочила к ней и расцеловала в обе щеки:

– Спасибо вам за все! За все! И знайте: ближе вас у меня нет людей на этом свете! И я не прощаюсь, я говорю – до свидания! До скорого и, конечно, счастливого свидания.

– Я не понял, – нахмурился Максим. – Она куда-то уезжает?

– Встань с колен, Макс, – тихо сказал Семен Романович. – И ступай, умойся.

– Я не знаю, где я буду завтра! – с жаром воскликнула Маргарита. – Не ведаю, через какие трудности и мытарства еще придется пройти. Но я всегда буду помнить о вас! Всегда буду любить вас. И конечно, ждать нашей встречи.

– Счастливо тебе, девочка, – сказала Робаровская. – Теперь все в твоей жизни сложится как надо…

– Знаете что? – Блатов скривил губы. – Налейте мне водки.

На крохотной станции, как обычно, было малолюдно. Дворники в старомодных картузах все также неторопливо подметали полупустой перрон. Холодный сентябрьский ветер гонял вдоль полотна обрывки газет и смятые пластиковые стаканчики. На платформе мрачный дежурный по станции в форменной фуражке и серой телогрейке кормил голубей. Грязный товарняк на соседних путях шипел гидравликой и лязгал вагонными креплениями. Усыпанный опавшими листьями перрон тоскливо проглядывал под ногами серыми асфальтными пятнами.

Маргарита увидела его сразу, как только выбежала на привокзальный двор. Он сидел на скамейке, пристроив между колен термос и разложив на мятом журнальном листке бутерброды.

– Я тоже не завтракала, – призналась она, присаживаясь рядом.

Антошка забежал за скамейку и спрятался.

Антиох не спеша развернул фольгу и протянул ей бутерброд с сыром.

– И я голодный! – подал голос мальчуган и тут же получил другой бутерброд.

– Значит, – сказала Маргарита, с наслаждением жуя черствый хлеб, – ты опять не вмешивался в дела Божьи?

– Совершенно верно, – улыбнулся он. – Просто следовал Его подсказке, Его голосу.

– Антиох, – она перестала жевать, – почему ты решил уехать?

– Мир велик, – он пожал плечами, – и мне в нем легко. А в этом городе у меня нет ни дома, ни родных… Было важное дело, а теперь – ничего не осталось.

– Ничего? – Она вспыхнула. – И… никого?

Он внимательно посмотрел ей в глаза и не ответил.

– У меня тоже в этом городе ничего не осталось – ни работы, ни дома… – Маргарита взяла его за руку. – Помнишь, ты говорил, что если небо молчит, значит, оно ждет от нас выбора?

– Я свой сделал, – тихо сказал он.

– Я – тоже…

Сибирь, 1985 год…

Он отполз в сторону, тяжело дыша, морщась от боли, и с трудом повернул голову, пытаясь разглядеть пылающий на обочине УАЗ. Черный, клубящийся столб, похожий на погасший во время спуска парашют, висел над лесом. Сломанные и обожженные ветки деревьев дымились, а серая, умершая листва мрачно, как воронье, кружила над местом трагедии.