Дмитрий Герасимов - Если небо молчит

– Ты осталась недовольна им в постели, детка? – зло спросил он.

– Я же говорю – ноль! – рассмеялась она. – Тебе даже ревновать не надо.

– С-сука… – прошипел Максим, глотая слезы. – Какая же ты дрянь…

– А ты – неудачник, – презрительно бросила Татьяна. – Ты не просто проиграл, фон Штыц, ты проиграл с позором. Если можно было бы оставить тебя в живых, ты бы хлебнул этот позор сполна! Прочувствовал бы его каждой клеточкой, каждым нервом. Но к сожалению, это невозможно. – Она встала и печально развела руками. – Прощай, Максим Танкован…

Он завыл, дернулся всем телом и попытался вскочить на ноги, но блондинка коротко и точно ударила его револьвером в висок. Оглушенный и ослепленный болью, Максим рухнул на пол, обхватив руками голову.

– Вяжи его скорей! – бросила Татьяна Ферзяеву. – Пока он не наделал глупостей.

Тот кивнул на дверь:

– А ты неси канистры. Они в прихожей…

Робаровская сидела за столом в гостиной УЮТа, положив перед собой сухие морщинистые руки и печально покачивая головой. Аляповатые серьги подрагивали в ушах.

– Значит, ты остался жив… – Она задумчиво уставилась на желтые нашивки Скачкова. – Я так и подумала, когда узнала, что на месте той ужасной трагедии так и не нашли двух тел – ребенка и охранника.

– Да, я выжил, – кивнул тот и закрыл глаза, словно заново переживая трагедию двадцатипятилетней давности. – В который раз уже… В четвертый или в пятый. – Он устало провел ладонью по лицу. – Жизнь не торопилась со мной расставаться. Она пощадила меня и тогда, в полевом госпитале под Кандагаром, и потом – в Пандшерском ущелье, когда подпрыгнул на мине мой БРДМ. Она была ко мне великодушна, когда целиком полег в «зеленке» наш разведвзвод, не дождавшись вертушек подкрепления…

– У тебя сильный ангел-хранитель, – заметила Робаровская.

– Господь что-то хотел мне сказать, только я не понимал Его, – печально вздохнул Роман. – Я был глух и не слышал небо.

– А что же было потом? – спросила женщина. – Ты исчез из жизни на четверть века?

– Исчез? – Он откинулся на стуле и сложил на груди руки. – Это как взглянуть… Для одних я исчез из жизни, а для других – начал жить заново. Я ведь сменил не только облик и имя, я изменился внутренне. Переродился, понимаете?

– И куда ты подался тогда – переродившийся?

Скачков пожал плечами:

– Скитался по свету. Жил по воле Божьей. Мерз, голодал, бывало, но – жил. Находил приют в храмах, бродил по лесам, просил милости и сам старался быть милосердным. Искал добра в себе и в людях. – Он улыбнулся. – А потом вернулся сюда – в Сырой Яр – в город, в котором началось мое перерождение и в котором, вероятно, счастливо закончится таинственная история под названием «Если небо молчит».

– Пока ничто не предвещает счастливого конца, – вздохнула Робаровская. – Сегодня погиб мой…

– Сын? – спросил Роман.

– По легенде, – уточнила она. – Сотрудник Интерпола работал под видом моего сына-инвалида.

– Несчастный случай? – Скачков прищурился.

– Не знаю… – Женщина покачала головой. – Уж больно нелепая смерть.

На лестнице послышался шум, и они разом подняли головы.

Бледный как смерть, взъерошенный и помятый Блатов скакал вниз через две ступеньки, громыхая по ламинату босыми пятками.

– Бляха-муха! Илона! У нас – серьезные проблемы!

– Серьезнее, чем ты думаешь! – откликнулась та.

Очутившись внизу и едва не опрокинув по дороге вазу с цветами, оперативник бросил на стол мятый листок бумаги.

– Вот! Это я нашел у себя в комнате! Илона! Казни меня! Мы потеряем парня!

Робаровская схватила записку и, пробежав несколько раз глазами, опустила руки.

– Час от часу… – Она со злостью оглядела рыжего опера. – На кого ты похож! Почему ты позволил себе напиться до беспамятства?

– Я не пил! – взвыл тот. – Клянусь, Илона, я только имитировал опьянение! – Он сжал кулаки. – Меня опоили! Эта сучка что-то подсыпала в мой бокал, и я отрубился!

– Когда только успела? – ехидно поинтересовалась женщина. – Ты где был в это время? Мазал голову бриолином?

– Моя рюмка побывала у нее в руках! – убеждал Блатов. – Она сказала: давайте, мол, ваш бокал, я сама налью.

– Значит, все-таки пил! – подняла палец Робаровская. – Если бы выплескивал под стол, то не отравился бы!

– Что делать, Илона? – паниковал опер. – Где Антон? Ему пора встать на ноги и делать дело!

– Антон мертв, – холодно произнесла дама. – И теперь я почти не сомневаюсь, что его убили.