Рут Ренделл: Призрак для Евы

Мэтью просматривал письма. Его почта стремительно разрасталась. Сегодня утром пришло пятнадцать штук; часть из них переслала Би-би-си, остальные были от агента, которого пришлось нанять. Много писем приходило от искренних поклонников, ждавших от него ответов на вопросы о здоровье и правильном питании. Некоторые — не так уж много — были откровенно оскорбительными. Ему писали, что никому нет дела до человека, который настолько глуп, что не может есть полноценную пищу, когда половина мира голодает, или спрашивали, где он находит «грязных фриков», появляющихся в его программе. Пришло также приглашение от ассоциации людей, страдающих расстройствами пищевого поведения, — они хотели, чтобы Мэтью вошел в число ее спонсоров. Он отвечал на все письма, за исключением бранных, которые тут же выбрасывал, пока они не успели испортить ему настроение.

Сегодня злобных писем не было. Мэтью почти жалел об этом, поскольку несколько оскорблений могли бы на какое-то время отвлечь его от мыслей о здоровье Мишель и его возможном ухудшении. Он дважды указал ее имя вместо имени адресата, а один раз вместо «нет» — на вопрос о том, продолжить ли его подписку на журнал для желающих похудеть — напечатал «смерть». Прежде чем нажать клавишу удаления, он еще раз посмотрел на экран и вздрогнул. Прибегнув к эвфемизму, который всегда вызывал у него отвращение, Мэтью спросил себя, что он будет делать, если с Мишель «что-то случится». Выговорить это страшное, запретное слово он не мог — даже мысленно. Удаляя его, Мэтью произнес имя жены, сначала шепотом, потом громче.

— Мишель, — сказал он. — Мишель.

И она ответила. Именно в эту секунду Мишель открыла входную дверь.

— Я здесь, дорогой.

Ее лицо раскраснелось и выглядело взволнованным.

— Я должна тебе кое-что сообщить. Это хорошая новость — ты со мной согласишься. Я думаю, ты обрадуешься. Я сделала тест дома, еще месяц назад, но до сих пор не верила. Думала, у меня гормональный сдвиг или для моего возраста тест не годится, но врач все подтвердил и сказал, что все в порядке. Все будет хорошо, потому что нет никаких причин…

Мэтью побледнел, как в худшие дни своей болезни.

— О чем ты?

Он медленно встал. Потом протянул руки к стоявшей перед ним Мишель, и она обняла его.

— Мэтью, ребенок родится в марте. Ты доволен, правда? Ты рад?

Он крепко обнял ее и поцеловал.

— Когда я по-настоящему в это поверю, это будет самый счастливый день в моей жизни.

Толпа была невидимой, но ощутимой. Они теснились у нее в голове, а голоса становились слышимыми, как только Минти оставалась одна, а иногда даже в присутствии других людей. Джока среди них не было. Минти не слышала его с тех пор, как положила цветы на его пепел. Последний раз он спустился к ней по лестнице, и его голос был явственно различим на фоне других. Кого-то из этих людей она знала, кого-то — нет, а о ком-то даже не слышала. Тетушка и миссис Льюис больше не приходили, зато появились Берт, бывший муж Тетушки, жена брата Джока, Тетушкины сестры Эдна и Кэтлин со своими мужьями, а также многие другие, чьих имен Минти не знала.

Она не знала, как зовут невестку Джока, пока Берт не познакомил ее с Кэтлин: «Это невестка Джока, Мэри», — сказал он, и сестра Тетушки ответила, что очень рада встрече.

Затем пришла очередь Эдны познакомиться с Мэри. По крайней мере, среди всех этих голосов не было Тетушки, и Минти понимала, что это благодаря молитвам и цветам на могиле. Джок отсутствовал по той же причине. Но этот способ не годился для остальных — нельзя же тратить жизнь на поиск могил умерших людей, которые могут быть где угодно, даже в других странах. Невидимость призраков оказалась временной. Через какое-то время они начали приобретать очертания и форму: сначала Берт, худой и бестелесный, не более чем тень, возникающая там, где ее не должно быть. Откуда Минти знала, что это именно Берт? Она его никогда не видела, не слышала его голоса и даже еще не родилась, когда он ненадолго появился в жизни Тетушки. Просто знала.

Кэтлин и Эдна были хрупкими и прозрачными, иногда являясь Минти лишь в виде теней. Впрочем, как и Мэри — еще один персонаж ее мира, которого она не видела и о котором даже не слышала. Миссис Льюис нравилось, когда Мэри присоединяется к ней. Когда яркие солнечные лучи проникали через щель между неплотно задернутыми занавесками, на полу появлялись три тени — без тел, которые их отбрасывают.

Вечером Минти пошла в кино с Соновией и Лафом — впервые после долгого перерыва, — а голоса остались дома или скрылись там, где обитали, когда не тревожили ее. Очертания призраков терялись среди ночной темноты и ярких огней. Возможно, ее оставили в покое потому, что она была с настоящими, живыми людьми. С другой стороны, Кэтлин несколько раз являлась ей в присутствии Уилсонов, а Джок даже увязался за ней в спальню Соновии, когда Минти примеряла синее платье. Трудно сказать. Большую часть времени она чувствовала себя растерянной и сбитой с толку.