Наталья Александрова - Рыжий кот в темной комнате

– Здравствуй, Бегемот! – проговорила она приветливо. – Сегодня ты тут за старшего?

Кот еще раз мурлыкнул, мягко спрыгнул с конторки и направился в музейный зал, бросив на Надежду приглашающий взгляд – мол, прошу следовать за мной.

– Как это мило с твоей стороны! – проговорила Надежда и следом за котом вошла в музей.

Здесь на нее прямо с порога налетела Соня и обрушила на Надежду град вопросов:

– Ну, как все получилось? Как мама? Вы сказали, что вопрос решен окончательно – что вы имели в виду?

– Давайте присядем. – Надежда придвинула стул на когтистых львиных лапах, Соня послушно опустилась на резной табурет.

– Вот как все прошло…

И Надежда рассказала девушке о своих приключениях в клинике, о том, как поменяла фамилии в листе назначений, о событиях в водолечебнице и в кабинете ароматерапии и о том, что потенциальным убийцей оказался пациент клиники Фунтиков…

Соня выслушала этот рассказ, раскрыв рот от удивления, и под конец тяжело вздохнула:

– Вы-то замечательно все провернули, а я… я так боялась за маму, что послушно выполнила все, что мне велел тот человек. И теперь чувствую себя очень виноватой перед Луцием Ферапонтовичем. Он обошелся со мной по-человечески, а я… я украла у него картину Босха! Единственную настоящую ценность в этом музее!

– Ну, во-первых, далеко не единственную, – раздался из темноты негромкий мужской голос. – В нашем музее очень много экспонатов, представляющих огромную историческую ценность. Взять хоть неолитического Вельзевула…

Надежда повернулась на этот голос.

Сперва она увидела портрет графа Калиостро, и в голове ее шевельнулась безумная мысль, что это граф разговаривает с ней. Но в следующую секунду она поняла, что в дверном проеме рядом с портретом стоит Луций Ферапонтович. Он был удивительно похож на знаменитого графа, к тому же держал в руке табакерку Калиостро. У ног экскурсовода, подняв хвост трубой, стоял Бегемот.

– Вы все слышали… – виноватым голосом проговорила Соня. – Я даже не знаю, как вымолить у вас прощение…

– Не беспокойтесь. – Старик хитро улыбнулся, открыл табакерку покойного графа и взял из нее щепотку табака. – Эта картина ничего собой не представляет.

– Как – ничего? – возмутилась девушка. – Я же читала… барон фон дер Везель купил ее на аукционе за огромные по тем временам деньги… сейчас она должна стоить миллионы…

– Да что вы, деточка! – перебил ее Луций. – Эту картину намалевал за два дня один никому не известный художник, между прочим, душевнобольной. Я повесил ее сюда специально, для отвода глаз. Видите ли, есть один богатый человек – он любит, чтобы его называли Магистром. Так вот он помешан на всякой чертовщине, ничего, кстати, в ней не понимая. И этот Магистр захотел получить картину Босха. И нанял для этой цели одного мелкого мерзавца. Того самого, который вас шантажировал. Ну, именно тогда я и решил подстраховаться, повесил здесь эту картину. И как видите, это сработало… кстати, того мерзавца вы можете больше не бояться, он получил по заслугам. Взрыв машины на пригородном шоссе – и от него остались одни воспоминания. Не самые приятные.

– А картина Босха? Она пропала?

– Зачем же пропала? – Луций Ферапонтович снова лукаво улыбнулся. – Пойдемте, я вам ее покажу. Вы, Надежда Николаевна, тоже идите с нами, вам будет интересно.

Надежда отчего-то ничуть не удивилась, что старик знает ее имя-отчество.

Луций Ферапонтович развернулся, прошел в прихожую и остановился перед конторкой.

Над ней в таинственной полутьме висела потемневшая от времени картина – расторопные черти подбрасывали дрова под котел, в котором варились жизнерадостные грешники. Чуть в стороне стоял черт с кривыми козлиными рогами.

– Вы хотите сказать, что это… – разочарованно протянула Соня, – что это Босх? Честно говоря…

– Вы были о нем лучшего мнения? – усмехнулся старик. – И правильно, Босх – великий художник, а это всего лишь маскировка…

Он достал из ящика конторки странную прямоугольную лампу, включил ее и направил тусклый голубоватый свет на картину.

В этом призрачном свете трудовые будни ада исчезли, сделались прозрачными, невидимыми, а сквозь них проступила совсем другая картина – солнечный полдень в прекрасном саду, и на переднем плане – нагие мужчина и женщина…

Надежда увидела яблоко в руке женщины и поняла, что перед ней – райский сад, сцена грехопадения Адама и Евы.

Приглядевшись, она поняла, что Босх изобразил первых людей вовсе не такими простыми и наивными, какими рисуют их другие художники. На губах Евы блуждала чуть заметная коварная и развратная улыбка, как будто она прекрасно понимала все последствия своего поступка. На лице Адама проступала грубая страсть, вовсе не на яблоко были устремлены его налитые кровью глаза. В лицах этих двоих можно было прочитать ростки, зачатки всех будущих грехов и преступлений человечества…