Татьяна Степанова - Валькирия в черном

К восьми часам вечера туда потянулись мужчины среднего возраста с музыкальными инструментами в чехлах. В Доме культуры, как всегда по четвергам, проходила репетиция оркестра. Об этом охотно сообщила Кате дежурная на ресепшен, к которой Катя обратилась с вопросом насчет холодильника на этаже. От нее же Катя узнала, что оркестр – «банда», как ласково именовала его дежурная, принадлежит не городу, а частному лицу – Михаилу Пархоменко.

Катя помнила это имя. Брат убитого, один из потенциальных подозреваемых. Так он, оказывается, еще и дирижер местного оркестра.

Никакой кухни для постояльцев в гостинице не оказалось. И Кате, до позднего вечера напрасно прождавшей «к ужину» полковника Гущина, не оставалось ничего, как раздать все свои кулинарные «шедевры» коллегам по опергруппе. Пока пища совсем не испортилась.

Сама она тоже поела у себя в номере. Но холодильник на этаже еще так и не опустел.

Катя взяла с кровати подушку, бросила ее на широкий низкий подоконник и села, пригорюнившись, – этакая Аленушка Петровская.

Из Дома культуры доносились обрывки музыки… мелодия, что-то знакомое… джаз… Луи Армстронг «Let my people go» и затем плавный переход в другую тональность… траурное, торжественное… Вагнер…

Вдоль фасада здания промелькнул трамвай – ярко освещенный вагон на фоне электрогорского августовского вечера.

Потом зажглись фонари. Три из шести на площади тут же погасли в целях экономии.

Репетиция оркестра в Доме культуры закончилась, музыканты – кто сел в подкативший трамвай, кто просто растворился в чернильной тьме, и ночь наконец-то взяла свое.

Катя хотела было идти в душ, а затем спать – поздно уже, но все смотрела в окно на этот мрак чернильный, что затягивал город как сеть.

Где-то там, далеко в кинозале, снова включили проектор, потому что старая пленка не выносила новых технологий, грозя рассыпаться в прах.

Словно цикада, стрекотал киноаппарат, словно мертвая железная цикада, а на экране кадр сменялся кадром.

Там, где все уже прах и тлен, в открытые настежь ворота катили милицейские «Победы» – мимо деревянных корпусов летнего лагеря, по дорожкам, посыпанным речным песком, мимо гипсовых горнистов. И мертвые следователи допрашивали мертвых свидетелей. И мертвые свидетели страшились сболтнуть лишнее. Но в одном они были твердо уверены: все началось в летней столовой за ужином… или за обедом? Нет, нет, точно за ужином, таким же вот летним вечером, только не в августе, а в июле… за ужином, где подавали нехитрые, но сытные блюда, утвержденные по смете…

Там, в этом старом кино, мертвые следователи собирали улики – грязные тарелки и стаканы.

А сквозь спящий город Электрогорск, воя сиреной, неслись белые машины с красным крестом. Но машин «Скорой» не хватало, и кого-то везли в больницу на грузовиках, спешно пригнанных из заводского гаража.

Вой сирен… эхо… эхо…

Катя приникла к стеклу. На фоне Дома культуры она увидела силуэт, тень. Словно кто-то вышел прямо из стены и медлил исчезать, глядя прямо сюда, на освещенные окна бывшей заводской гостиницы.

Если это ты… если ты все еще здесь, старая сука, ну давай, давай же подходи, я тебя не боюсь…

Если тебя не сожгли там, в заводском цеху, если тот кол в той могиле загнали не в твое сердце, обращенное в пепел… если ты все еще здесь и лишь ждешь своего часа…

Катя пригляделась и поняла, что там, на ступеньках Дома культуры, стоит мужчина, вышедший не из стены, а из боковой двери служебного входа.

Мужчина в костюме, этакий припозднившийся электрогорский франт.

И тут в дверь номера Кати громко постучали. Катя попятилась от окна, открыла дверь.

На пороге возник полковник Гущин. И в каком виде – пьяный!

– Не должен я тебя сейчас беспокоить. Ты молодая. Ты девушка. И потом молоть болтливые рты… ядовитые языки молоть… начнут абы чего…

Катя замерла – узел галстука у полковника возле уха. Лысина блестит как начищенный самовар. Амбре такое, что…

– Но я был там. Сама же ты этого хотела. Я там был сейчас. Специально ездил, хотел сам посмотреть… тринадцать могил, а теперь вот четырнадцатую прибавят… а с майором – пятнадцать… и до этого, ты сколько говорила – по разным городам еще девять мертвецов…

– Федор Матвеевич, вы проходите, сядьте. Хотите, я чайник поставлю, тут есть чайники электрические в номерах…

– В гробу я этот чай видел.

– Вы только не кричите, а то всю гостиницу разбудите. Сядьте вот сюда, на стул.