Евгения Михайлова - Как свежи были розы в аду

– Мне это совершенно безразлично, – заявила Валентина. – Я вообще-то сильно сомневаюсь, что у меня была семья. Это называется как-то иначе.

– Ну, семья, не семья, а мы с вами сейчас – как в прямом эфире. Вам Петров сообщил, что ваш муж пропал?

– Я не замужем, – Валентина холодно посмотрела Земцову в глаза. – У вас вроде есть вся информация на меня.

– Простите, может, я не так выразился. Я из обычной семьи. Привык думать, что если у мужчины и женщины общий ребенок, то они называются мужем и женой.

– Да что вы говорите? Не знала. И не знала, что Ромка пропал. А что это значит? Как он пропасть-то мог? У него что, есть постоянное место жительства? Или он обязан прощаться с нашей домработницей, когда решил переехать?

– Куда переехать? Вы знаете его друзей, родственников?

– Откуда…

– Я бы сказал, вы поддерживали близкие отношения.

– Я могу уточнить какие. Один раз он меня изнасиловал, несколько раз мы трахались по обоюдному согласию. Вы считаете, это близкие отношения?

– Да, я такой.

– Я не знаю, разумеется, ни его друзей, ни родственников. Сомневаюсь, что у него кто-то есть вообще.

– Значит, вы к нему настолько плохо относитесь.

– Я к нему никак не отношусь.

– Тогда вы в состоянии оценивать ситуацию объективно, так? Если вы не убивали тетю, а он имел такую возможность, почему вы сказали адвокату, что это не он?

– Почему и что я сказала адвокату – это мое дело. А вам вот что скажу. В ваших дешевых провокациях участвовать не буду. Я не знаю – он или не он убил. Хватайте его и проверяйте.

– Но он странно пропал, заявив адвокату о вашей невиновности и даже пообещав выступить на суде. Его исчезновение в ваших интересах.

– Почему? В моих интересах, чтобы он заявил то, что хотел, на суде, разве нет?

– Не уверен. То, что он сделал, надежнее. Заявил о своем существовании, о том, что был с вами в ту ночь… И исчез. Так и должен был поступить убийца или тот, кто хотел привлечь к себе внимание как убийца. Человек, спокойно дающий показания на суде, вызывает меньше подозрений.

– Что вы хотите этим сказать?

– Это хитрый ход умного и опытного человека, каким я вас считаю. Я хочу сказать, что вы могли с ним быть соучастниками. Но если он надежно спрятался, доказать это будет очень трудно. И обвинение против вас разобьется о защиту.

– Я должна перед вами оправдываться? Вы прекрасно знаете, что у меня нет денег для того, чтобы платить за Ромкины появления-исчезновения. А даром он даже окурок не подберет.

– Это сейчас у вас нет денег. Но мы оба прекрасно знаем, что в перспективе их у вас будет достаточно. Вы – серьезная наследница вполне приличного состояния и доходов с творческого наследия ваших матери и отчима. Кстати, обнаружено завещание Надежды Ветлицкой в вашу пользу. Все деньги, все активы, все доходы отходят вам при условии полного содержания сына домработницы Нины Гришкиной. Размер этого содержания впечатляет.

– Она так написала? Идиотка. Стесняюсь спросить у такого профессионала… Я детективы только в тюрьме читала. Но почему здесь сижу я, а не Нинка? Она первая типа нашла тетку, у нее есть мотив: о моем сыночке решила позаботиться.

– Отвечу как профессионал. Гришкина не подозревается. К ее приходу Надежда Ветлицкая была мертва уже несколько часов. И потом: зачем Гришкиной спешить? Ветлицкая и при жизни обеспечивала нормальное содержание своему внуку. – Слава сделал длинную паузу, ожидая реплики Валентины. Та молчала. Он продолжил: – Вот Николая из круга подозреваемых никак нельзя исключить. У него есть мотив – стать единственным наследником, избавившись от вас. Почему вы о нем не спрашиваете, как любительница детективов?

– Потому что. Коля не мог. Я точно знаю. Я мать.

– Неужели любите сына?

Голубые глаза вспыхнули бешенством.

– Пошел на хрен, мент поганый! Я больше ничего не скажу.

Слава задумчиво смотрел ей вслед, когда ее уводили. Как в ней разобраться… Комок несчастий, боли, унижений и страстей. Была ли она счастлива хоть одну минуту своей жизни?

После допроса Валентина рухнула на койку и мгновенно провалилась в бездонный, черный сон. Потом в нем появились силуэты и размытые краски, забилась в груди какая-то сладкая тоска, и память распахнула окна… Валя уже не спала, просто лежала с закрытыми глазами, трепещущие ресницы удерживали сон золотой, о котором пел Вертинский. А на самом деле это не сон, а запретные эпизоды прошлого…

Маленькая Валя таращит голубые глаза и не может выразить любовь к своей прелестной маме, которая высоко поднимает ее на руках, смеется, потом обнимает-целует, носит по комнате, показывает птичек в окне, поет красивым, нежным голосом свои песни. Ничего лучше Валя никогда не слышала. Годы и события исчезли, она протягивает свои детские ручки, касается стройной маминой шеи, ее щек, горячих губ, легких пушистых волос, в которых запутались солнечные зайчики… И вдруг две маленькие ладошки, пахнущие молоком, доверчиво ложатся на Валины губы, на ее взрослый, крепко сжатый рот. Она улыбается, поднимает над собой толстенького малыша, который смотрит на нее с восторгом. У малыша немного косят глазки, это делает его беспомощным, смешным, родным, жалким до слез… Сейчас войдет домработница Нинка и скажет, чтобы она уходила…