Анна Малышева - Кто придет меня убить?

– Мадам Бодо… – решилась Олеся. – Я хотела бы спросить вас вот о чем. Пошли слухи, что в Москве, на углу Покровского бульвара, в том доме, где вы раньше жили…

– Вы, милая, наверное, про драгоценности говорите? – радостно подхватила старушка. – Их нашли?

– Пока нет, – растерялась Олеся. – Но… Скажите, это правда?

– Конечно, милая! – улыбнулась старушка. – Это чистая правда, хотя мой сын не очень-то мне верит…

Эти слова подбодрили Олесю. «Хотя бы не зря я это сделала! – подумала она, вспомнив про Бориса. – Но как быть с нею? Рука не поднимется…» И она сказала:

– Мадам Бодо, вы многим рассказывали про этот тайник?

– Нет, – вздохнула старушка – Не так уж много у меня знакомых… И потом, мама и папа, они велели мне молчать. Я молчала всю жизнь. И вот только недавно рассказала сыну. А он мне не поверил.

– Значит, только он знает про тайник?

– Да, только он… Но теперь, значит, в Москве ходят про него слухи? Может быть, это к лучшему…

Мне уже ничего не надо, только бы умереть спокойно…

А сыну… Сыну эти драгоценности не нужны. Они слишком хороши для него. И для его жены. – Старушка говорила обиженно и суховато. – Никогда мне не нравилась его жена, ма шер, никогда эта надутая лавочница…

У ее отца самая обыкновенная лавка одежды.

– Видите ли, мадам, – заторопилась Олеся. – Пока о тайнике знают в узких кругах… – Она пользовалась теми выражениями, которые, по ее мнению, могла бы использовать журналистка. – Но раз вы подтверждаете, что тайник есть, им займутся. Это надо будет делать втайне. Нельзя допустить, чтобы начался ажиотаж и квартиру ограбили.

– Понимаю, понимаю… – закивала старушка. – Я удивляюсь, как его до сих пор не нашли… А куда вы денете наши драгоценности?

– Если вы не возражаете, мадам, то мы передадим их в музей.

– В музей! – обрадовалась та. – Как это хорошо!

Только не отдавайте их моей снохе! Ирен не заслужила их носить!

– Не беспокойтесь, – уверила ее Олеся. – И вот еще что… Это тайна, и пока их не достали, вы должны молчать. Понимаете? Никому не говорите, что я к вам приходила.

В этот миг она уже приняла решение. Мадам Бодо останется жива – Я никому не скажу, деточка, – радостно согласилась та. – Можете на меня положиться. Но как жаль, как жаль, что я ничем не могу вас угостить..

– Прошу вас, не беспокойтесь. Ну, мне, наверное, пора. – Олеся попыталась подняться с места, но старушка умоляюще сложила руки:

– Как же так?! Вы уже уходите? Я вас прошу, останьтесь! Расскажите мне что-нибудь о Москве!

– О Москве? – Олеся сидела как на иголках – Москва сейчас очень изменилась.. – А Покровский бульвар?

– Бульвар? Бульвар все такой же, наверное… Только там сейчас такое движение…

– В Париже тоже такое движение, – вздохнула старушка. – Я совсем не узнаю Париж. Впрочем, я и Москвы совсем не знаю… Только смутно помню бульвар. Моя мама гуляла там со мной. Помню деревья, и все. Вы на самом деле очень спешите?

– Да, знаете… Работа…

– Вы совсем молоденькая… – сказала старуха, внимательно разглядывая ее. – Я когда-то тоже была такой худенькой, это было модно… А сейчас?

– Сейчас тоже… – тепло улыбнулась Олеся. – Как жаль, что мне надо уходить… Вы бы мне рассказали про Париж, правда?

– Конечно, милая… Но может быть, вы еще зайдете? Вы надолго приехали?

– Я завтра уезжаю.

– Ах, как жаль, как жаль… – Старушка поднялась и направилась к двери. – Я вас провожу немножко. До лифта. Сейчас стало так опасно… И знаете, ма шер, эти крысы… В Москве тоже крысы?

– Но не такие огромные…

Старушка провела ее по длинному коридору, мимо закрытых дверей. Когда-то, видимо, она занимала все комнаты, сейчас ей было достаточно одной. Она отперла дверь парадного, выглянула наружу, показала Олесе двери лифта:

– Сюда. И будьте осторожны.

Когда Олеся уже вошла в лифт и двери стали закрываться, старушка крикнула ей вслед:

– Ах, ма шер! А как же ваше имя?! Я совсем забыла…

Но Олеся уже ехала вниз. Консьержка одарила ее цепким изумленным взглядом и снова уткнулась в свой журнал. На задней странице Олеся увидела свое лицо – лицо нового шампуня… Ей стало дурно, она бросилась вон.

Саше она позвонила не из своей квартирки, а с почты. Он поднял трубку сам, она радостно закричала:

– Это я! Саша! Милый! Говори скорей, ты что-нибудь предпринял?!

– Ты очень некстати, – хмуро ответил он. – Я тебе перезвоню.

– Нет-нет, мне нужно знать! Саша! Я сегодня сделала такое… Он никому ничего не расскажет! Слышишь?! Я сделала так… Я боюсь говорить по телефону… Теперь можно действовать! Я к тебе скоро приеду! Саша!