Анна Малышева - Кто придет меня убить?

– Она же работает, – так же тихо ответил он. – Знаешь, тебе пора примерить платье. Я его сшил на ту самую девчонку, которая не могла работать, а фигуры у вас одинаковые.

– После шлюхи не надену! – рассердилась она. – Ты с ума сошел?!

– СПИД таким путем не передается, – снова прокричала Катрин. – А сифилис и прочие дела давно выветрились, если вообще там были. Она была больна ангиной.

– Все равно…

– Да брось ты! – Анн сорвался с места," исчез в соседней комнате, потом позвал туда Олесю. Та пошла только из любопытства. И охнула, когда увидела то, что гордо держал в руках Анн.

– Да ты что?! – сказала она, когда смогла заговорить. – Это, по-твоему, платье?!

Платье состояло из нескольких металлических планок, огромной бархатной розы и клочков алого целлофана. Все вместе производило эффект охапки мусора.

Но он настойчиво повторил:

– Ты сперва примерь! Оно здорово подчеркивает фигуру! Такого ты еще не видела, верно?!

– Видела и не такое, – отрезала Олеся. – Но я в эту штуку не полезу!

Однако любопытство оказалось сильнее. Анн умолял ее хотя бы попробовать, и она разделась – совсем не смущаясь его взгляда. Когда она осталась только в трусиках и колготках, он нерешительно попросил:

– И это тоже сними.

– Что, все снять?!

– Все. Да ты не бойся, я тебя не трахну, это же только работа!

Олеся улыбнулась – ей уже становилось весело. Безумно интересно дурить этих двоих, изображая кого угодно, только не профессиональную модель! И сняла все остальное.

– Юнисекс! – завопил Анн, рассматривая ее тонкое тело. – Это же натуральный юнисекс!

– Что такое? – прибежала Катрин, увидела Олесю и замерла на месте. Протянула удивленно:

– Действительно, юнисекс… Ты просто сокровище! Это изумительно! Никакого пола! Анти-женщина!

– Что такое юнисекс? – сердито спросила Олеся, беря в руки модель Анна и с опаской ее рассматривая. – Болезнь такая? Вроде дистрофии?

– Дурочка, это объединенный пол! Мода для всех!

Новая волна! Тенденция года! – захлебывался Анн. – Надевай, надевай!

Они вдвоем с Катрин помогли Олесе одеться. Когда Анн распределил планки по своему разумению, расправил целлофановые клочья вдоль ее бедер, немножко отогнул в сторону розу – она приходилась как раз над лобком, – Олеся немного разобралась, что к чему. До пояса она была почти голая – две планки пересекали грудь, две сходились на спине.

Они совсем не гнулись, она чувствовала себя как в доспехах, правда, планки были тонкие и узкие. Металл холодил ее острые сосцы, но вскоре нагрелся от ее тела. Юбка из целлофана начиналась ниже пупка, оставляла открытой верхнюю часть ляжек, но пышно струилась по ягодицам. А роза выполняла функцию трусиков – правда, весьма условную функцию, потому что при любом движении немного отгибалась в сторону.

– Ты, наверное, сумасшедший… – пробормотала она, оглядывая себя в зеркале. – Ты думаешь, что прославишься с такими идеями?

– Твое дело стоять, как скажут! – рассердился он.

Катрин цыкнула на него:

– Спокойно! Мы еще не начали снимать! Мари, пойдем, я покажу тебе, где надо встать.

– А туфли? – спросила Олеся, проходя на освещенное пространство.

– Ты будешь босая, – угрюмо сказал Анн. – Райской птице туфли не полагаются.

– Ах, так я райская птица! – усмехнулась Олеся. – Мне надо чирикать?

– Не обязательно, – ответила Катрин, наводя на нее объектив. – Что ж.., ничего. А попробуй подвигаться!

Олеся послушно подвигалась, поменяла позу, слегка подняла подбородок… Теперь она стояла в профиль к объективу, прикрыв глаза, чуть приоткрыв рот, забыв о камере, о зрителях, о своем обнаженном теле… Внезапно на нее подул легкий ветерок, целлофан зашуршал, отлетел назад, волосы надулись парусом… Она изумленно открыла глаза, услышала щелчок – первый снимок был сделан. Анн стоял за кругом света, направив на нее огромный вентилятор.

– Еще, еще! – лихорадочно закричала Катрин. – Забудь обо мне!

«Все вы так говорите… – подумала Олеся. – Я-то забуду вас, и вы забудете меня, как только я буду вам не нужна… Хорошо, наплевать…» Она подняла голые руки, заломила их в жесте отчаяния, откинула голову назад, поднялась на цыпочки… Еще щелчок. Странно, но сейчас она чувствовала вдохновение, все движения давались легко, доставляли удовольствие… Ей казалось, что она движется во сне, позирует в последний раз, позирует для снимков, которые никто никогда не увидит… Где-то в Париже останется ее лицо, оно будет лежать среди пыльных потрепанных книг по искусству, в захламленной квартире, под диваном, на котором будет спать Анн со своими девушками… Будущего не будет. «Тем лучше, – сказала она себе. – Пусть не будет никакого будущего. Контракт расторгнут. Я никогда не буду сниматься, я вернусь в Москву… Моя карьера кончилась. Зачем мне карьера, когда у меня будут деньги. И он, он!»