Дмитрий Серебряков - Фабрика звезд по-русски

Ну, вроде ничего не забыл. Теперь оставалось только ждать звонка от Палыча.

Ага, «не прошло и полгода», как пел Владимир Высоцкий.

— Ну что, Палыч, сделал всё?

— Да, подъезжай, я встречу на улице…

Встреча состоялась. После неё в совинской папке для бумаг уютно расположились три рекомендательных письма к начальникам трех разных колоний строгого режима: двух в Кировской области, одной — на юге Архангельской. Грустно, но, скорее всего, выйдут ребятки оттуда хоть и на свободу, но вряд ли с чистой совестью. Ну уж как будет…

Дело же Совина — до конца решить свое дело. («Хорошо сказал, — сыронизировал над собой Совин, — сразу чувствуется: художник, блин, слова!»)

По мнению следователя, который вел дело этих троих ребят, «дело об убийстве Владислава Семенова», неформальным и формальным лидером в этой троице был некий Константин Тарановский. Именно к нему первому решил ехать Совин.

Еле-еле нашёл колонию в Архангельской области, ибо располагалась она «вдали от шума городского», сильно вдали. Совин попетлял по родным российским просторам, среди которых тянулись не менее родные российские дороги. Блуждая, он успел вспомнить о российских дорогах все: от песни со словами «Эх, дороги, пыль да туман…» до двух российских бед — дураков и все тех же дорог.

Однако же цели достиг и аккуратно поставил машину недалеко от железных ворот.

Проник-таки к начальству, понимая, что письмо Палыча законом здесь не будет. Расчет строился на другом. Какой провинциальный начальник откажется оказать услугу столичному корреспонденту и полковнику, письмо подписавшему? Да никакой. Глупый не откажет, а умный так вовсе и постарается создать все возможные удобства. А ежели к этому письмецу и пару бутылок коньяка неплохого добавить… Тоже хорошо. Согревает и убеждает. И добавил Совин коньяка. Капитан было воспротивился коньяку, но как-то неубедительно. В итоге вопрос решился. Понятно, что главным аргументом стало все же письмо.

Понимал Совин, что когда-нибудь Палычу придётся это письмецо отрабатывать: обратится к нему этот капитан, начальник колонии. Но считал, что дело его важнее.

Выполнил начальник его просьбу, и заключенного Константина Тарановского Совин встретил не в каком-нибудь там кабинете для допросов, а в комнате для свиданий.

Жратву разложил на столе. Нехитрую, но обильную и вкусную. Сигареты, кока-колу, чай даже заварил.

Заключенный Тарановекий сидел на железной койке и молча смотрел на Совина. Требовалось сказать речь.

— Отлично, Константин! — процитировал Совин Жванецкого. — Слушай сюда. Сейчас Чебурашка скажет речь. Мне от тебя не нужны показания. Мне от тебя нужна информация. Мы встречаемся с тобой в первый и последний раз. То, что ты мне расскажешь, я, да и не только я, никогда не потребую подтверждать где бы то ни было. Ты мне просто расскажешь, как вы убили того парня. Но не так расскажешь, как на суде, а так, как на самом деле было. Потому что есть у меня кое-какие сомнения. И есть у меня кое на кого большой зуб, потому что меня два раза пытались убить. Сдается мне, что парня тебе того показали. И я даже предполагаю, кто именно. Может, тебе заплатили, но я так думаю, что с вами троими еще кое-кто сидеть должен. Так вот, ежели ты мне все расскажешь, эти кое-кто тоже сядут. И это будет справедливо. Во всяком случае — по отношению к вам троим. Да и во всех других смыслах тоже. Сам-то как считаешь, а, Константин? Да не торопись с ответом, подумай сначала…

Но Константин всё-таки поторопился — молодой ещё, что с него возьмёшь:

— Да пошёл ты…

Хороший ответ. Не хотел его Совин услышать, но ожидал. И потому не обиделся, а улыбнулся только в ответ и пригласил Константина к столу.

— Грубо, конечно. Ладно, оставим пока этот вопрос. А давай-ка мы с тобой, любезнейший Константин, пожуем. Ибо проголодался я сильно; часов восемь толком не ел ничего. И пойми ты меня, братец, правильно: я тебя не покупаю. Ты, как я понял, не продаёшься. А мне и не нужно. Но мы пожуем и поболтаем. И я тебе расскажу кое-что. А жратву не жалей. У меня ещё есть. Что не съедим — возьмешь с собой, я договорился…

Через четыре часа Совин вышел из ворот колонии, прогрел двигатель, покурил на вольном воздухе.

Уговорил он парня. Пришлось, правда, и на Петра Петровича ссылаться. Но уговорил. Рассказал, пожалуй, несколько больше, чем следовало. Но ничего. Скоро все равно об этом узнает широкая публика.

И снимки показал Совин.