Дмитрий Серебряков - Фабрика звезд по-русски

Сложнее было приноровиться к арбалету. Но и интереснее. Это всё-таки было уже настоящим оружием, оружием, из которого можно было ранить или убить. Дмитрий не относил себя к числу кровожадных людей. Но в игре, которую он затеял, похоже, мог наступить момент, когда для своего спасения понадобится отнять жизнь другого человека.

И к этому нужно быть готовым. В смысле «настоящести» оружия арбалет, в отличие от пневматики, давал теплое чувство защищенности. Была еще одна мысль о том, как можно использовать это оружие, но для ее реализации требовалось настоящее умение и настоящая меткость стрельбы…

Поэтому Совин себя не жалел и занимался до позднего вечера, пока не перестал окончательно различать мишени. И даже тогда остановился не сразу, справедливо рассудив, что надо уметь стрелять и в темноте, наугад. Закончил, только когда зарядил в пистолет последний баллончик с углекислым газом, — надо было оставить заряды для обеспечения безопасности. Разобрал арбалет и поехал домой.

Но в машине вспомнил ещё одну штуку, о которой прочитал в романе «Дата Туташхиа». Там упоминался «метод полутора тысяч патронов». Вроде бы у кавказских абреков был такой метод обучения стрелков: пятьсот патронов нужно было выпалить стоя и по неподвижной мишени, еще пятьсот — на скаку по неподвижной мишени, и последние пятьсот — на скаку по движущейся мишени.

После чего абрек достигал нужной меткости. Во многом и за счёт большого количества использованных боеприпасов. Естественное стремление человека хорошо сделать свое дело заставляло очень стараться попасть в цель и приучало к автоматическому, инстинктивному использованию оружия. В этом, похоже, тоже был свой смысл. Дмитрий решил заниматься стрельбой больше и чаще.

Поставив под окнами машину в надежде, что к утру ее не угонят, Совин бесшумно и очень осторожно вошел в подъезд. К счастью, стараниями людей из жилконторы, подъезд был хорошо освещён. К ещё большему счастью, никто в подъезде Дмитрия не ждал. «Похоже, у меня уже развился комплекс на почве подъезда, — ехидно отметил Совин. — Боязнь подъезда. То-то были бы довольны психиатры, если бы меня обследовали: новый вид мании… Как бы это получше назвать? Во… подъездофобия…»

И в этот вечер чай, компьютер, отчет о сделанном за день и — спать. А впрочем, нет, не спать. Дмитрий набрал домашний номер Стаса и приготовился выслушать рассказ о его чувствах к своей персоне. Однако просчитался. Полночь для журналиста, снискивающего хлеб насущный великосветскими сплетнями, была обычным рабочим временем.

— Слышь, Стас, помнишь я просил тебя об одном мужике узнать: что он такое? Узнал?

— О Толстом, что ли?

— Заткнись и не говори лишнего. Так узнал?

— Ну кое-что узнал.

— Я сейчас подъеду. Завари-ка мне свежего чая.

— Совин, как ты меня достал!.. Подъезжай. А чая у меня нет.

— Ладно, сам привезу. А то заваришь какую-нибудь бурду… — И Совин бросил трубку, не дожидаясь ответа.

А чего его ожидать. Всё равно только какую-нибудь грубость услышишь. А всякая грубость была противна утонченной натуре Совина.

— Совин, ты мне работать не даёшь, — встретил Стас позднего гостя — Меня скоро попрут с работы. Предупреждаю: если это случится, я сяду на твою шею. Будешь меня кормить и поить.

— Кормить — ладно. Но поить!.. Это ты загнул. Спиртного на тебя не напасёшься. Кстати, выпить что-нибудь есть?

Вопрос — и Совин прекрасно об этом знал — был чисто риторическим. У неженатого компанейского Стаса все спиртное исчезало значительно быстрее, чем успевало появляться. Товарищи по журналистскому цеху — Стас любовно называл их журналюгами — любили бывать в этом доме, из чего автоматически проистекало отсутствие в нем и закуски, и выпивки. Сам Стас выпить тоже любил, какое-то время даже злоупотреблял. Потом одумался и держал себя в рамках. Что особенно было важным при его работе, сопряженной с едва ли не ежедневными тусовками: с пьяным и разговаривать особо никто не будет. Ибо пьяный человек болтлив, несдержан, чужих секретов не хранит. Да и просто по-человечески неприятен.

А Совин знал нескольких ребят-журналистов, именно по причине невоздержанности в выпивке потерявших сначала доступ к светской информации, а позже — за наступившей своей ненужностью — и работу.

Дмитрий достал из пакета бутылку коньяка, чай, коробку конфет.

— Ты хоть чайник поставил бы, Стас.

— Уже стоит. Я сейчас закончу абзац — и поговорим. — Стас уселся за свой ноутбук, стоявший тут же, на кухонном столе. Сунул в рот сигарету, не глядя прикурил. И застучал по клавишам.