Наталия Ломовская - Игла цыганки

И ее танец был об этом мире. О мире, который бывает жесток, но бывает и добр, порой незаслуженно добр. О счастье, что дается каждому человеку с рождения, – о счастье жить, и самому вершить свою судьбу, и надеяться на лучшее, и делать добро. О мире, где всегда сколько отдашь, столько и получишь, пусть даже тебе порой кажется, будто чего-то недодали или тебе удалось отщипнуть от чужого каравая! О том мире, где главным сокровищем является даже не справедливость, а любовь и милосердие, и это все, что вам нужно!

Нам нужно. Всем. Поймите, ведь это так просто!

Сквозь разросшуюся боль в груди Лиля осознавала, что все тщетно. Люди не поймут. Она слишком слабая, она маленькая, усталая, она до смерти испугана и не сумеет выполнить назначенного ей. Лиля могла теперь только молиться о чуде.

И чудо свершилось.

Прежде всего, чудом было то, что Лиля смогла вытерпеть такую дикую боль. Игла в сердце мягко повернулась, и, казалось, ее острие дотронулось до каждой нервной клетки, заставив Лилю завопить и скорчиться от боли.

– Нет, нет, пожалуйста, не надо, мне больно, господи, какая боль...

– Я могу прекратить это. Я могу помочь тебе.

Лиля узнала этот голос, прозвучавший в ее голове. Узнала, хотя никогда прежде не слышала. Это говорила сфинга.

– Я помогу, и ты никогда больше не узнаешь ни боли, ни болезни. И твой мальчик тоже. Ты испугалась за него? Ты думала, что я хочу причинить ему вред? Нет, бедная глупышка, нет. Мне нужна капля, одна капля его крови... И больше ничего. Дай мне завершить обряд, и вы уйдете отсюда вместе, веселые и спокойные. О, этого мало! Если ты захочешь, если попросишь меня, я сделаю и его здоровым, умным, сильным. Он станет как все дети, ты сможешь гордиться им...

Сфинга сулила что-то еще, но Лиля не слушала. Боль стала чуть тише, и ей показалось, по венам ее бежит не только кровь, кровь несет с собой что-то еще... Тонкая, раскаленная, стремительная, летела, подгоняемая ударами сердца, по телу Лили – игла. Вот что-то нестерпимо острое кольнуло в плечо, прокатилось до локтя, отдалось в руке. В руке, привыкшей держать иглу, и творить крестное знамение, и ласкать больного ребенка. Лиля только ахнула, поднесла ладонь к глазам и тут же отвела, потому что из ладони ударил вдруг луч янтарно-желтого горячего света, он ударил прямо в небо, затянутое неприглядными темно-серыми тучами. И показалось всем собравшимся у скалы Кошачьей, будто это не с земли в небо, а с неба на землю падает – ярче солнечного! – луч.

– Вот мой ответ.

Усмиренный луч покорно лег в пальцы Лиле, и привычно она сжала его, не хватало только бабушкиного старого наперсточка! А за солнечной иглой тянулась алая нитка – она из Лилиного тела тянулась, от ее щедрого сердца, от жертвующей крови, от верной души.

В два шага она преодолела расстояние, разделявшее ее и замершую сфингу. Лиле понадобилось всего два шага... и шесть стежков. Шесть стремительных стежков волшебной иглой, чтобы зашить сфинге глаза.

Земля содрогнулась. Из недр ее донеслось приглушенное клокотание, и следующий толчок, гораздо более мощный, заставил толпу содрогнуться. Но тот, кто устоял на ногах, кто не зажмурился от ужаса, мог бы заметить, что на площадке перед Кошачьей скалой сфинги больше нет, а есть только маленькая женщина, держащая в объятиях ребенка. Только женщина и ее дитя. Но никто не заметил... Может, потому, что все они, жрецы и послушники обожествленного ими существа, вдруг забыли о нем – в одно мгновение и навсегда.

Еще один толчок. Слышен отдаленный гул моря и грохот. Страшно подумать, но, возможно, это рушатся дома. Люди кричат и, наконец, обращаются в бегство. Они бегут, как стояли, толпой. Люди охвачены паникой – но в панике этой нет ни капли жестокости. Они стараются помочь друг другу: несут на руках детей, поддерживают стариков, поднимают упавших. В каждом еще горит крупица теплого света... И погаснет не скоро, а быть может, не погаснет никогда.

И Лиля бежит со всеми, прижимая к себе сына. Она спотыкается, падает на колени и чувствует, как ходуном ходит под ней земля. Чья-то теплая, надежная рука поддерживает ее, помогает встать на ноги. Лиля думает, что Дубову удалось отыскать ее...

Но это не он. Это Димка Попов. В черном костюме, в белоснежной рубашке, он поддерживает Лилю за локоть и улыбается незабываемой своей добродушной улыбкой.

– Молодец, Лилька. Ты справилась. Я так и знал.

– Лиля! Лиля, очнись! Мы это сделали, Лиля! Ты это сделала!

Дубов берет у Лили Егора, тот обнимает его за шею, прячет лицо у него на груди. Рядом Альберт – бледный, с трясущейся челюстью. Он хочет что-то сказать, но не может, только машет рукой.