Марина Крамер - Визит с того света, или Деньги решают не все

– Нет, я жару совсем не выношу, – отфыркиваясь, проговорила Марина. – Голова вообще не выносит.

– Ты врачу-то показываешься?

– Ой! – отмахнулась Коваль, давая понять, что эта тема – лишняя, и Мышка перевела разговор:

– Ты вот скажи лучше, как Женька там?

– Да что… как всегда. После приступа, правда, поутих со своей ревностью, не до того.

– А ты, как всегда, пользуешься?

Коваль удивленно подняла бровь – не ожидала от Мышки прямого вопроса.

– Как тебе сказать… мимолетная интрижка с адвокатом – так тебя устроит?

– Меня – нет. И, думаю, Женьку – еще меньше.

– Женька знает, – спокойно ответила Коваль, вылезая из бассейна и заворачиваясь в простыню.

– Знает?! – ахнула Мышка, задержавшись на лесенке и едва не рухнув обратно в воду.

– А чему ты удивляешься? Я никогда не скрывала от него – так проще.

– Ну… ну ты и… – выдохнула Маша, нашаривая на бортике свою простыню и полотенце для волос.

– А что – я? – прищурилась Коваль, садясь в кресло и наливая себе еще порцию коньяка. – Можно подумать, ты раньше этого не знала. Или Хохол не знал.

– Маринка… но не сейчас ведь – не когда он после приступа…

– Ой, не морализируй, Маш! Я честно отыграла роль примерной жены, каждый день около него в больнице сидела, а там это не особенно принято, кстати. Ну, а вечером…

– Все, не хочу слышать, – отрезала Машка, забираясь с ногами на кожаный диван. – Никогда не понимала этого. Неужели ты не думаешь, что ему может быть больно, а?

– Думаю. И даже наверняка знаю. Но он тоже знал, на ком женился. Я внешне изменилась, а внутри – нет. Я все та же Марина Коваль, а привычки у меня были о-го-го, сама знаешь. Не вижу причин что-то менять.

Она залпом выпила коньяк и посмотрела на Машу виновато:

– Ну, Мыша… думаешь, я совсем бесчувственная? Нет. И он это знает. И пользуется. И говорит – я от тебя уйду. И я говорю ему, натянув на лицо морду номер восемь из запасника, ту, что с биркой «Равнодушие» – мол, не больно-то и нужен. А на самом деле, Машка, и больно, и нужен. Так нужен – даже страшно, – она затянулась сигаретой, сделала большой глоток коньяка и умолкла. – Я ведь с последним любовником как раз и порвала, когда Женька в больнице лежал. Понимаешь, оглянулась – ну все, тошнит, не могу больше. Когда поняла, что после разрыва мне стало легче, как-то сразу все на свои места встало.

Машка, завернутая в огромную банную простыню, медленно стянула с волос полотенце и машинально сняла с него длинную выпавшую прядь:

– Черт… снова лезут… Знаешь, Мариш, мне кажется, Женька и сам все отлично понимает – и про больно, и про нужен. Он же не глуп… и он отлично тебя знает. Сама подумай – кто, кроме него, способен на такое самопожертвование?

– Ой, Маш! – сморщила нос Коваль. – Вечно ты… как в романе! Он обычный мужик.

– А ты потому с ним и живешь столько лет, что он обычный. И что – мужик. Настоящий мужик, за которым надежно и спокойно…

Марина перевела взгляд от стакана с коньяком на лицо подруги и вдруг увидела, что та плачет. Плачет, скатывая в локоны на белой простыне черные пряди волос. У Коваль сжалось сердце – Мышка, измученная очередной «химией», оплакивала эти колечки так, словно вместе с ними уходила ее жизнь.

– Маша, не надо! – взмолилась Марина, обнимая подругу. – Это такая ерунда… Подумаешь – пара прядей вывалилась! Да я столько раз была брита наголо – и ничего, выжила. Это не стоит слез. Зато теперь тебе какое-то время будет лучше.

– Ой, все, хватит! – Маша вырвалась из рук Марины и встала. – Надоела панихида. Плесни-ка мне коньячку лучше.

– Тебе нельзя.

– Не жмись – куда тебе ноль-семь в одно лицо? Опять напьешься и будешь бревном лежать, – она решительно отобрала у Коваль бутылку и налила в свой стакан с колой немного янтарно-коричневой жидкости. – Я много не выпью, так, чтобы расслабиться.

Маша одним глотком выпила содержимое стакана, охнула, прикрыв рот тыльной стороной ладони, и замотала головой. Коваль хохотнула и допила то, что было у нее:

– Не умеешь ты пить, Машка, а еще медик.

– Мы на работе не пили, – отбилась та, – отделение не то.

– Знаю я твое отделение – сама таким заведовала, – фыркнула Марина. – Пойдем еще в парилку, полежим?

– Мне нельзя больше.

– Да и мне не полезно, – захохотала Коваль, вставая с дивана и хватая Машу за руку. – Идем, говорю – мы недолго. Замерзла я что-то.

Они улеглись в крошечной парной на полках, плеснули на каменку воды с запаренным в ней чабрецом и притихли. Влажный душистый пар окутывал тела, проникал в легкие, заставлял сердца биться чаще, а дыхание сделал глубоким и чуть сбивающимся с ритма.