Майкл Коллинз - Потерянные души

Я смотрел, как люди входят в закусочную и выходят из нее, и понимал, что это такое — свобода: выброшенные на ветер дни, когда мы не думаем ни о болезни, ни о смерти, а живем, не осознавая, что однажды перестанем существовать.

От кофеина на меня напала трясучка. Чашка в руке подрагивала. Официантка поглядела на меня так, будто знала, что я в беде. Я ушел, когда она повернулась ко мне спиной.

Снаружи вечерний воздух ножом полоснул мне гортань. Я съежился и добрался до машины Лайонела. Кожаные сиденья задубели. Я дал машине согреться и сидел, глядя, как официантка в стеклянном полушарии закусочной наводит порядок на моем столике.

На секунду она подняла голову, сунула чаевые в карман и вытерла столик неторопливым волнистым движением.

Космос огней мерцал вдоль полосы ресторанов, кафе и мотелей. По радио предсказывали ясное небо и понижение температуры. Я заправился дешевым бензином, затем несколько раз объехал мотель и убедился, что за мной нет слежки.

Потом вошел в номер и зарядил пистолет. Пит наблюдал за мной. Было похоже, что он мог оказаться главным свидетелем еще одного самоубийства. Он покачивался туда-сюда на жердочке в клетке, закидывая голову и выпячивая шею буквой «S».

Я подключил автоответчик, который забрал с собой, и слушал слова Эдди, снова и снова нажимая кнопку «повторить». Вот что поддержало меня в темные часы сомнения и страха, в буквальном смысле вывело к свету, который заструился по краям моего окна в мотеле.

Я проснулся от стука в дверь. Оказалось, что я заснул. Я услышал поворот ключа в замке, и дверь отворилась. Я перекатился через кровать за пистолетом.

Пит верещал и обмахивался крыльями. Но в двери возникла горничная. Было одиннадцать утра.

Несколько минут спустя я вылез из-под душа в туманное облако. Вентилятор не работал. Я протер дыру в тумане и побрился. Пар стекал по зеркалу серебристыми полосками. Я словно видел себя за стальными прутьями.

Я забрал подушечки с шампунем, миниатюрное мыло и шапочку для душа.

Когда я открыл дверь ванной, дневной свет заставил меня на секунду зажмуриться и прикрыть глаза козырьком ладони. Руки пахли лавандой, кожа была сухой.

Пит притулился на дне своей клетки. Она застучала в холодном сквозняке. Занавески всколыхнулись и обвисли.

Мой номер был на втором этаже. Я вышел наружу и глянул вниз. В мотеле через дорогу тип в комбинезоне трудился над чем-то в обогревательной системе. Позади него был огромный, режущий глаз неприятной яркостью рекламный щит, обращенный к виадуку на серых пилонах. Он зазывал в закусочную «Ешь под завязку».

По виадуку непрерывным потокам шли машины. На фоне щита тип в комбинезоне казался совсем карликом. Мне была слышна музыка его транзистора. Где-то далеко просигналил клаксон. В каком-то номере зазвонил телефон, и Пит заверещал.

Прямо внизу на парковке мотеля клавиатура стояночных прямоугольников была пуста, если не считать машины Лайонела — единственной фальшивой ноты. Приземистая горничная стояла возле тележки со всем необходимым для уборки и курила. Бассейн в форме слезы был огорожен и заперт на зиму.

Я уехал ровно в полдень.

Я бесцельно ехал по американскому берегу водопада. По ту сторону Ниагары виднелась башня «Скайлон» с вращающимся рестораном вверху. Казалось, смотришь в будущее.

Границу я пересек без малейших затруднений. Пит был упрятан в багажник, а клетку я завесил тряпкой, чтобы он не поднял шума.

Я остановился возле вылизанного до неприличия парка, вылез из машины, закинул голову — и потерял ориентацию: так бывает, когда ты смотришь на стремительное движение неба и на краткий миг осознаешь, что мы мчимся по Вселенной на вращающейся каменной глыбе.

От Америки я спасся. Что теперь?

Я зашагал вдоль витрин, заполненных кружевными салфетками и безделушками, сувенирными ручками с миниатюрной «Девой Тумана» — «Дева» плавала от конца к концу ручки. Я купил одну для Эдди. Штучка, за какую любой ребятенок просто умер бы.

А еще там были фарфоровые тарелки с изображением свадьбы Дианы и Чарльза, кухонные полотенца и календари с портретами королевы и ее матери, сувенирные серебряные ложки с фамильными гербами — колониальная ностальгия. Здесь история что-то значила.

На доске я прочел про француза, который прошел над водопадом по канату, и о многочисленных смельчаках, спускавшихся по водопаду в бочках. Я поднялся в смахивающем на жучка лифте «Скайлона» и наблюдал, как мир вращается подо мной.