Рут Ренделл - Солнце для мертвых глаз

– Привет, это я.

В ответ должен был бы раздаться изумленный вопль. Он никогда прежде не возвращался из поездок в столь ранний час. Однако ответа не последовало. Франклин поднялся наверх. Кровать была застелена и выглядела идеально. Не вызывало сомнения, что прошлой ночью никто не спал в ней, не пользовался комнатой или ванной. По идее, стенки душевой кабинки должны бы быть мокрыми, но те были сухими, да и полотенца слоновой кости на полотенцесушителе тоже.

Он спустился вниз и оглядел помещения. Везде царила такая чистота, будто дом драила и чистила целая армия горничных. Вероятно, Гарриет решила в ноябре устроить весеннюю генеральную уборку. Единственное, что выпадало из порядка, если не считать не выключенный ею свет, была гора подушек на полу в гостиной. Сюда переместились все подушки с кресел и двух диванов. Поверх этой груды лежало алое боа Гарриет.

Решив повременить с окончательным приговором, Франклин прошел на кухню. Там все было нормально, если считать нормальным сияющую стеклянную посуду и отполированные поверхности. А вот в столовой что-то изменилось, и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что именно. Зеркало, там висело новое зеркало. Гарриет, которая никогда ничего не покупала для дома и все свои деньги тратила на наряды и косметические салоны, в его отсутствие купила эта красивое зеркало. На его вкус, оно было слишком современным, но он сразу распознал руку мастера, искусно подобранный баланс цветов.

А куда же тогда делся натюрморт Элфетона? Если Гарриет продала его, подумал Франклин, я устрою ей такую взбучку, что она надолго запомнит ее. Однако та не продала, натюрморт висел на стене в конце коридора, в самом неподходящем для такой очаровательной и, между прочем, ценной картины месте. Забавно так говорить о собственном доме, но Франклин редко бывал в этой части, в этом слабо освещенном закутке. Он не мог вспомнить, когда в последний раз заворачивал за этот угол в небольшой коридор, и поэтому думал, что эта часть дома запомнилась ему совершенно по-другому, потому что, казалось, здесь должна быть то ли дверь, то ли окно.

Где же она? Куда и зачем она ушла? Франклин снова поднялся наверх. Если Гарриет ушла совсем, то наверняка взяла с собой кое-какую одежду и чемодан. Он открыл дверцы шкафа и увидел, что половины ее нарядов не хватает, причем, отметил он, самых новых и эффектных. Самый большой из их чемоданов тоже исчез из бельевого шкафа на лестничной площадке. Но было и еще нечто, что пробудило в нем надежду. А вдруг она не просто ушла, а бросила его? Хотя Франклин отдавал себе отчет в том, что все складывается слишком хорошо, чтобы быть правдой. Этим нечто было отсутствие лучших из ее украшений. Он заглянул во все коробки, в мешочки для ювелирных изделий, в выдвижной ящик и в две шкатулки для украшений и обнаружил, что пропал жемчуг, ожерелье с сапфирами и бриллиантами и два золотых браслета.

Дешевые украшения, висевшие на подставке в виде деревца, она взять не удосужилась, не стала она забирать и классические костюмы. Если бы Гарриет просто готовилась к поездке на какой-нибудь курорт, то не стала бы заранее собирать жемчуг, ожерелье и все эти кольца. Нет, совершенно ясно, что она ушла навсегда. Франклин даже сплясал от радости, подумал о том, чтобы позвонить Антее и сообщить ей добрую весть, но решил рассказать ей обо всем лично. Он вальсирующим шагом пересек спальню и выглянул в окно.

Здесь листья лежали таким же толстым ковром, как и в саду перед домом, кто-то снял крышку с люка. Спустившись вниз, он задумчиво взглянул на груду подушек, украшенную красным боа. Теперь, увидев другие свидетельства ухода Гарриет, Франклин решил, что эту странную картину можно интерпретировать как знак ее полного пренебрежения или как последнее «прости». Ведь она, вспомнил он, всегда терпеть не могла его привычку сбрасывать подушки на пол, прежде чем сесть. Что до боа, то Франклин, насколько помнится, долго смеялся, когда Гарриет купила его, и говорил, что она опоздала носить его на целых тридцать пять лет. Другая женщина на ее месте оставила бы письмо, а вот она оставила знак.

Франклин снял со стены картину Элфетона – что-то он не помнит, чтобы она висела здесь, – и поставил ее на пол в холле. Вот уж ее он заберет с собой.

Уборка листьев началась в восемь. Тедди стал прислушиваться к звукам с восходом, когда в далеком проеме, ведущем в мир, появились первые проблески света. К тому моменту, когда работы начались, было уже достаточно светло, чтобы он смог разглядеть время на своих часах.