Николай Оганесов - Играем в 'Спринт'

- Нина? - По моим расчетам, она давно должна была видеть десятый сон - шутка ли, час ночи!

Я вслепую пошел на голос.

Нина сидела в беседке.

Лунный свет, чудом пробившийся сквозь густые побеги винограда, пятнами лежал на скамейке. Лицо и плечи Нины тоже были залиты лунным светом, но не прямым, а мягким, отраженным, от которого слабо фосфоресцировал воздух и поблескивали крошечные, похожие на застывшее стекло бусинки на листьях.

Я присел рядом.

- Он уехал? - спросила Нина.

- Уехал.

Это были первые слова, которыми мы обменялись после размолвки.

- Ты знал его раньше? - Она говорила, глядя в сторону, в противоположный угол беседки, хотя смотреть там было не на что: он был черным, как провал, ведущий куда-то под землю.

- Нет, с чего ты взяла?

Она не ответила.

- Вы, конечно, договорились встретиться?

- Конечно, - соврал я.

- И он пригласил тебя к себе на дачу?

- Пригласил, - ответил я, несмотря на то, что впервые слышал, что у Вадима есть дача.

- Я так и думала... - Возможно, она что-нибудь добавила бы к сказанному, но помешал резкий протяжный гудок, долетевший со стороны порта.

Нина поежилась. На ней было легкое платье, да и то без рукавов.

- Тебе холодно? - Я стянул с себя свитер и накинул его ей на плечи.

- Спасибо. - Она потянулась за сигаретами, но пачка была пуста, и Нина положила ее на скамейку.

Мы сидели молча. Я где-то читал, что молчание сближает. Может, оно и так, только наше молчание было скорее в тягость. Как будто каждый, думая о своем, догадывался, о чем думает другой, и чувство мнимого понимания, которого на самом деле не было и в помине, мешало отнестись друг к другу с настоящим доверием.

- Он рассказал тебе?

Странно, но мы действительно думали об одном и том же.

- Да, рассказал. Он говорит, что вы с Сергеем собирались развестись. Это правда?

Нина снова не ответила, и вновь воцарилась тишина. Теперь ее прервал я:

- Объясни, почему ты мне не веришь, словно подозреваешь в чем-то или боишься?

Я не предполагал, какой опасной темы коснулся, иначе ни за что не полез бы в расставленную самим собой ловушку.

- Ты не тот, за кого себя выдаешь, - негромко, но отчетливо сказала Нина.

- То есть как это не тот?

- Ты играешь какую-то роль, Володя, и сам не замечаешь, как при этом фальшивишь.

- Какую еще роль? - Я старался говорить как можно естественней, чтобы не выдать охватившей меня паники.

- Не притворяйся. - Она посмотрела на меня и тут же отвела взгляд. Я не знаю какую. Только чувствую, что здесь что-то не так. По отдельности - мелочи, а в сумме... Например, книга, которую ты принес. Это предлог, я сразу догадалась. Догадалась, что это как-то связано со смертью Сергея. Не знаю как, но связано. Ты ведь об этом не из газеты узнал, верно?

Я не нашел, что ей ответить.

- Не отрицай. Ты узнал об этом раньше, до того, как пришел сюда. Может быть, еще раньше, чем я. А вчера... Я не хотела этого говорить. Вчера кто-то рылся в шкафу, на полках. Если ты что-то искал, почему не сказал, не спросил? И еще: где ты раздобыл адрес библиотеки? В городе десятки библиотек, откуда ты узнал, в какой из них я работаю? Ты сказал, что прочел адрес на штампе, но в доме нет книг с библиотечными штампами. Я хорошо это помню, а когда пришла, специально проверила...

Ночь разоблачений, начало которой часом раньше положил Вадим, продолжалась. Нина исполнила свое желание внести ясность и сделала это предельно убедительно. Все, о чем она говорила, было справедливо. За исключением обыска, к нему-то я не имел никакого касательства.

На мне висело слишком много собственных грехов, чтобы нести ответственность за чужие, и я собрался возразить, но Нина не дала мне этой возможности - самую вескую улику она приберегла напоследок:

- Вчера я еще сомневалась, а сегодня... У нас на работе хранятся подшивки старых газет. Я просмотрела все, где есть объявления о размене квартир...

Она могла не продолжать - я прекрасно понимал, чем должна была закончиться такая проверка, - но Нина довела свою обвинительную речь до конца.

- Твоего объявления там нет, - сказала она.

Отпираться не имело смысла. Пришла, как видно, пора пожинать плоды своей самостоятельности, и валить вину было не на кого. Я явился на Приморскую по личной инициативе, не подстраховавшись, даже не посоветовавшись, а ведь Симаков предупреждал, что самонадеянность в нашем деле хуже глупости. Но не это меня огорчало: из самого щекотливого положения можно выкрутиться, по крайней мере теоретически, а вот завоевать доверие, если тебе запрещено говорить в открытую, - задача едва ли выполнимая.