Игорь Блинов - Ворона летает по геодезической

Ермолаев остановился, чтобы получше рассмотреть такой непривычный для Европы объект и снял с плеча фотоаппарат. «Сфотографировать, что ли, — подумал он. — для смеха? Потом буду всем показывать — вот, мол, в Париже был. Ведь не поверят. Или не стоит привлекать внимания… Ого, какая элегантная парижанка в шляпке! Ну-ка, оглянись…ой…б-рр, не надо, иди куда шла».

Его размышления прервал человек с совершенно рыбьей головой, одетый в гражданское. Он размахивал полицейским удостоверением.

«Странно, — подумал Ермолаев. — Очень уж странно и нелепо».

— Дайте, пожалуйста ваш фотоаппарат, месье.

— А в чем дело?

— Я видел, как вы фотографировали.

— Что это я фотографировал?

— А вот, — француз указал куда-то в пространство. — Полицейскую машину. Я сам видел, и мои коллеги тоже видели. Если вы не подчинитесь, мы будем вынуждены препроводить вас в участок, а камеру конфискуем.

Ермолаев не стал спорить, отдал мыльницу. Урод вынул пленку, на которой, впрочем, не было истрачено еще ни одного кадра, вернул фотоаппарат, не забыв вежливо поблагодарить, и пошел по направлению к стоящему на обочине белому фургону без опознавательных знаков.

«Ага, это и есть полицейская машина, — отметил Ермолаев. — Они прямо там будут пленку проявлять? Однако, что за притча?»

Он еще раз обежал глазами окрестности и наконец понял причину беспокойства француза. В телевизионных новостях показывали, как на этой площади со вчерашнего утра располагался импровизированный лагерь сенегальских беженцев, а теперь лагеря нет, а на земле остались скомканные палатки, помятые картонные коробки и прочий мусор — следы ночной суперсекретной полицейской операции. Это фотографировать нельзя. Занятно. «А все же надо быть внимательней, — попенял он себе. — И поменьше глазеть на девок. Тем более смотреть-то не на что…» Фигуры у местных, мягко говоря, слегка расплывшиеся. Лица непропорциональные, кожа пятнистая, замученная дорогой французской косметикой. А новое поколение несет в себе неудачную североафриканскую примесь. Зато собачьего дерьма на асфальте стало заметно меньше — здорово штрафуют.

Он пошел дальше, глядя под ноги, на бесконечную полосу унылой и однообразной плитки, похожей на аккуратно уложенные и предварительно расплющенные кофейные зерна. На такой плитке легко поскользнуться зимой и сломать себе шею, если бы здесь были зимы в истинном смысле. А где тот неровный пятнистый асфальт, в трещинках которого пробивается зеленоватый мох — тот что представлялся в детстве кожей исполинского существа? Наверное, его можно увидеть только в России. Разве можно уложить плиткой или даже закатать асфальтом бескрайние просторы нашей страны, разве можно отказаться от замерзших луж, весенних ручейков, нестриженых деревьев с воронами на ветках, ободранных кошек, тельняшки и ватника, лифтов с процарапанной ценной информацией «Цой — это круто», пенсионеров с мешками защитного цвета на тележках, колченогих рогатых троллейбусов с рекламой на боку, гигантских и среднего размера памятников Ленину, Пушкину и кошке? Как жить без золотых куполов церквей, хрустящего снега и самых красивых на свете женщин?

«Круа-круа!» — с акцентом закричала с дерева галльская ворона и спикировала по причудливой траектории в сторону рассыпанного на дорожке печенья. Серые сумерки разрезали огни фонарей.

Встреча была назначена в кинотеатре, где шла «Ночь пожирателей рекламы». Морщась от отвращения, Ермолаев уже целый час терпел постылые слоганы о сырах и пене для бритья, а зрители синхронно и с воодушевлением подпевали хором. «О великий французский народ, — думал Ермолаев, косясь на соседа со сглаженным лбом и вороньим носом, глаза которого горели в темноте. — О, некогда талантливый народ, что случилось с тобой? Когда ты успел превратиться в стадо баранов? Нам-то как быть, с кем дружить, с кем нам теперь по пути — с китайцами?..»

Сеанс кончился, толпа вышла, оставив после себя груды бумажек и шелухи. А агент не пришел.

На следующий день Ермолаев пошел в посольство. Там митинговала организованная толпа. «Россия, вон с Кавказа!» — прочитал он на транспарантах. Кто-то держал портрет бородатого полевого командира. «Ша-миль Баса-ев» — восторженно скандировали юноши и девушки вполне европейского типа.

«Не задался день-то. Неласково встречает Праздник, Который Всегда с Тобой — подумал Ермолаев. — Пойду запью…»

Он развернулся и пошел в кафе опрокинуть стаканчик свежевыжатого грейпрутового сока. Это не помогло — настроение было безнадежно испорчено.