Александр Ольбик - Почка для Президента

- Но у меня руки чешутся, я не могу уйти, оставив здесь развлекаться Блузмана.

- Это ты еще успеешь сделать...Пошли...

В это время сидящий к ним спиной мужчина потянулся за блюдом, в котором зеленели крупно нарезанные овощи, и Карташов замер - он мог поклясться, что уже видел этот с заметной горбинкой нос, этот низкий морщинистый лоб, узкую щель глаза, смуглую впалость щеки...

- Я знаю, кто этот гад...

- На котором кожаная безрукавка? - уточнил Одинец.

- Это один из тех, кто хотел расконторить Веню на Рижском вокзале.

- Вот это номера! - воскликнул Одинец и сам себе ладонью прикрыл рот. А может, опечатка у тебя в глазах?

- Да нет, это не опечатка, это непреложный факт... С правой стороны носа у него должна быть бородавка...

И как будто по заявкам трудящихся, человек в кожаной тужурке повернулся к женщине, попросившей его подать блюдо с рыбой...

- Смотри, - сказал Карташов, - Бородавочник...И никогда не спорь с профессионалом...Пошли отсюда...

Когда они перелезли через забор, миновали снежную хлябь улицы и уже подошли к "девятке ", их окликнули: "Молодые люди, куда вы так торопитесь?" Со стороны дома Гудзя, из сумерок, к ним направлялись две статные, высокие фигуры. И было в их движениях что-то затаенное, готовое к прыжку.

Одинец распахнул полу куртки, где был спрятан обрез.

- Сейчас что-то будет, - сказал он и стал озираться. Однако еще двоих первым увидел Карташов - они вышли из-за оставленной ими "девятки ". И тут уже не было никаких сомнений: в руках каждого из них чернели пистолеты.

- Наверное, Брод, сволочь, нас сдал, - тихо сказал Одинец. Предупредил, касатик...

Карташов сунул было руку за пазуху, где у него лениво дремал "Глок", но его предостерегли:

- Руки на затылок и без дураков! - и тут же раздалось несколько щелчков.

Пули выпущенные из оружия с глушителем, вонзались в землю совсем рядом с их ногами. Но те, кто брал их на испуг, видимо, не очень представляли, с кем они имеют дело...Саня не вынимая из-под полы обрез, вместе с нею направил ствол в сторону тех, кто вышел из-за машины, и дуплетом, с секундной паузой, выстрелил. Один из них, видимо, в предсмертном миге, понес какую-то невнятицу, второй молча рухнул под колесо "девятки". Одинец стремглав ринулся к машине, упал и перекатился к переднему колесу. То же самое проделал и Карташов, только он на шаг оказался дальше от Одинца и, падая, успел достать пистолет. Он стрелял наугад, туда, откуда продолжали раздаваться томящие душу щелчки. Но Одинец был удачливее: после того, как еще дважды он разрядил обрез, щелчки прекратились, лишь затяжной стон огласил пустынную улицу. Но тут же двор особняка ожил, раздались панические голоса, густо залаяла собака.

- По машинам, Мцыри! - горячась, выкрикнул Одинец.

"Девятку " тряхнуло, но это уже никакого отношения к ее судьбе не имело. Видимо, кто-то со стороны второй машины бросил им под колеса ручную гранату, которая и сделала свое дело. Карташов поплыл и в ушах, как злобный рефрен, звучала фраза "Черт возьми, куда это меня понесло?" Желто-синий туман, в котором он плыл, заложил дыхание, отчего в висках начала стучать металлическая дробь. Она была назойлива и мучительна для слуха. Затем он увидел лица Блузмана, Бурилова, чей галстук полоскался по его лицу, и лицо Бородавчатого, в глазах которого застыло изумление и вопрос...

...Когда Карташов пришел в себя, он понял, что находится в капкане: с привязанными руками и ногами он лежал на больничной кровати. Больничной потому что он весь был опутан проводами, а к левой руке был присоединен нейлоновый катетер капельницы. По нему медленно, с полуторасекундными интервалами капала светло-коричневая жидкость.

Он повернул голову и увидел рядом другую кровать и на ней неподвижно лежащего человека. Широкие ремни в нескольких местах опоясывали его тело, голова откинута назад - это, без сомнения, был Одинец.

- Саня, - тихонько позвал он друга, но не получил ответа. Попытался осмотреться, но с каждым поворотом головы в ней возникали нестерпимая боль и звон...Он вытянул одну ногу и попытался согнуть ее, однако колющая боль едва не лишила его сознания.

Слева, за кроватью, где лежал Одинец вырисовывался светлый квадрат двери с бронзовой, с утолщенным концом ручкой. В помещении было сумеречно и прохладно. Первым побуждением было во все легкие закричать, позвать на помощь, однако Карташов, осознавая реальность происшедшего, посчитал это слабостью. Он еще раз окликнул Одинца и тот со стоном повернул к нему голову. Он лежал с закрытыми глазами и на его пшеничных ресницах дрожали накопившиеся слезинки.