Наталья Корнилова - Вся жизнь – игра

Он продолжал улыбаться, но в глазах его светилось нечто, что заставляло меня усиленно радоваться наличию в моей руке пистолета. Мужчины приблизились, я невольно отпрянула назад, но тут же заставила себя вернуться на исходное место. В этот момент вошел Родион. При виде Осадчего и Маминова-старшего его лицо не выразило ни удивления, ни испуга. Скорее горькую досаду.

– Я сказал, что не стоит им открывать, – сказал он. – Но так или иначе, с этим пора кончать. Вы вволю уже наИГРАлись, господа. Вы придумали очень интересную игру от начала и до конца. Жаль только, что конец у нее будет печальный.

– Ты так полагаешь, Родион? – спросил Павел Борисович. – Жаль. Я всегда к тебе хорошо относился. Зря ты сунул нос в эту папку. Откровенно говоря, я не хотел, чтобы ты брался за расследование. Но так получилось, что в игру оказались вовлечены все родственники, кровные и крестные, и никуда от этого не деться. А ты меня узнал, – засмеялся он, грозя боссу пальцем, – ты меня узнал, Родион, даже под гримом этого старикашки. У тебя всегда был острый глаз, еще с детства. А у моего сына глаз был дурной. И наклонности тоже, а под влиянием этого Цветкова стали еще хуже.

– Может, это наследственное? – бросила я, не опуская направленного на обоих убийц пистолета.

В выражении глаз Павла Борисовича что-то неуловимо переменилось, когда он сказал:

– Может быть.

…Зря, что я смотрела именно на него. Потому что в тот же самый момент неуловимо быстрым движением Осадчий выбил пистолет из моих рук, а Павел Борисович синхронно поднял рукав своего «старческого» пиджака, и оттуда глянуло на меня дуло маленького пневматического пистолетика. Выстрел был не выстрел, а тонкий свист. То ли я была так измотана за этот день, то ли удар отставного майора спецназа был выполнен так профессионально, что даже я не успела среагировать, – но в воздухе пропела смерть, и на меня с надсадным жужжанием в висках наплыла и обрушилась тьма.

Я очнулась в каком-то темном сыром помещении. Казалось, что потолок и пол менялись местами и словно ворочались, делая эту тяжелую механическую работу, большие ржавые колеса. Промозглая сырость пробирала до костей, и мое тело то и дело сотрясала крупная дрожь.

Я подняла голову и различила сквозь темноту, что рядом со мной лежит человек, тоже связанный.

Это был Родион.

Я пошевелилась, и это простое движение причинило мне боль. Кроме того, у меня онемел подбородок, и я совершенно не чувствовала челюстей. Язык лежал тяжелой, неподъемной металлической болванкой, и вряд ли мне удалось сказать хотя бы слово. Вероятно, все это были последствия выстрела из пневматического пистолета, заряд которого попал мне в шею. Наверно, он стрелял маленькими капсулами нервно-паралитического действия. Мне приходилось сталкиваться с подобным оружием.

Босс зашевелился. Я попыталась окликнуть его, но язык не слушался, а гортань осипла и отказывалась пропускать звуки. Вместо меня заговорил он:

– Где… мы? Мария, нас… как?

Я только повела плечами. Меня мутило. Но больше всего угнетала не физическая слабость, а полная безысходность, полное незнание того, где мы находимся и что с нами собираются делать. Впрочем, в последнем случае гадать особенно не приходилось. Зная Осадчего… н-да, едва ли нам стоит рассчитывать на счастливый финал, все предопределено… Я попыталась разрезать веревки титановыми накладками на ногтях, но оказалось, что кто-то, в высшей степени предусмотрительный, снял их. Это меня добило. Давно я не чувствовала себя такой беспомощной, а тьма и сырость давили, выбивали из тела, как снопы искр, мучительную судорожную дрожь. Впрочем, мои мучения продолжались недолго. Тяжелая дверь бесшумно отворилась…

Вошел человек. Это был Осадчий.

– Ну что, очухались? – проговорил он. – Очень хорошо. Пошли греться. Мы там костер разложили, сидим вот, беседуем.

– Пошли? – с трудом выдавила я. – Ты что, издеваешься? Мы же связаны.

– Так я сам вас дотащу, – весело сказал он. – Только смотрите у меня, без фокусов. Особенно ты, дорогая моя Машенька.

Он взял в охапку нас обоих (хотя я вешу не меньше пятидесяти пяти килограммов, а мой могучий босс, наверно, все семьдесят два) и легко вынес из сырого помещения, задев моей головой о металлический косяк так, что по всему телу пошел звон. Он шел на свет.

Около большого костра сидели отец и сын Маминовы. Оба выглядели помятыми и злыми. Впрочем, вскоре я увидела и третьего. Точнее, третью.