Наталья Корнилова - Вся жизнь – игра

На лице Марины стали проступать белые пятна. Она скривила губы и выговорила:

– Ты это что же? Ты думаешь, что если сортир баксами обклеил, так тебе все можно? Сорвал меня с моей хаты, приволок сюда, а теперь и тут запрещаешь по-нормальному отвисать? Я что же, должна возвратиться в первобытное состояние, из которого ты, братец, по-моему, еще не выкатился? – На ее губах выступила пена. – Быстро верни обоих! Это не твое собачье дело, вмазываются они или нет! Ты что, Красный Крест, что ли, а?

– Я-то, конечно, не Красный Крест, – сказал Маминов, вставая, – но вот только если ты будешь дурить, Маринка, то придется тебе отправиться вслед за ними, так и знай.

Я думала, что его сестра сейчас сорвется на крик. Но нет. Она смотрела вслед удаляющемуся брату, а потом до меня отчетливо долетели, прошелестели, как палый лист, слова: «Ты ответишь, сука. Тебе не жить…»

Я обернулась: Марина стояла посреди гостиной, сжав кулаки, и на красивом лице ее горела ненависть…

Да, по всей видимости, в семье Маминова все далеко не так благополучно, как пытался представить и описать нам он. Или он просто хочет поверить, что все хорошо?

А может, все гораздо проще. Быть может, я и особенно босс, Родион Потапович, склонны к непростительным усложнениям. Быть может, истина лежит на поверхности, и достаточно только настичь ее взглядом, чтобы все понять.

Я сидела на переднем сиденье рядом с водителем, а оба Маминова и телохранитель Алексея Павловича Хал были отгорожены звуконепроницаемой перегородкой. Мы ехали в церковь.

Я спросила у водителя:

– А что, Алексей Павлович часто посещает церковь?

Тот что-то ответил скороговоркой, из чего мне не без труда удалось разобрать: нет, дескать, не особо часто, но бывает, когда хозяин в плохом настроении. Церковь у него – нечто вроде «Сникерса»: съел, и порядок.

Отец Валентин, о котором упоминал за завтраком Павел Борисович, оказался высоченным священником с бледным благообразным лицом и черной бородой, красиво оттеняющей его крупные правильные черты и высокий выпуклый лоб. После завершения торжественной литургии его выдернул из толпы прихожан Маминов-старший. Алексей Павлович же быстро решил свои дела с богом – наскоро перекрестился на первую попавшуюся икону некстати зазвонившим мобильником, принял величавое благословение отца Валентина, после чего сунул тому пачку денег – «на нужды храма». Зато Павел Борисович долго беседовал о чем-то со смиренным служителем божьим и то и дело неодобрительно косился в нашу сторону, а потом и вовсе удалился с отцом Валентином в исповедальню. Маминов сказал раздраженно:

– Как с луны свалился. Я ему сказал про Марину, так он сначала верить не хотел. Пить надо ему меньше.

– Мне кажется, что и для вас поведение Марины стало в некотором роде… откровением, что ли, – заметила я.

– Да уж, порадовала сестричка, – кивнул Маминов, – честно говоря, раньше я, конечно, подозревал что-то подобное, но она пару лет живет отдельно, в подаренной на окончание лицея квартире. Подарил на свою голову!

– Вы дарили?

– Ну а кто же!

– Понятно.

– А что мой родитель так кинулся к этому своему отцу Валентину, так оно и неудивительно: они же собутыльники. Этот Валентин, – продолжал Маминов, – даром что в храме служит и весь из себя показательно важный, выпить не дурак. На этой почве они с моим родителем и спелись, как нетрудно догадаться.

Маминов весь день сидел в своем кабинете, назначая и отменяя какие-то встречи, отдавая распоряжения, принимая посетителей. Он выкурил несчетное количество сигарет и выпил уйму кофе. И не верилось, что еще недавно этот человек был аморфным и совершенно безынициативным, что он смертельно устал даже от отдыха, не говоря уж о какой-то работе. Не верилось, что он мог казаться серым и блеклым.

Впрочем, я не так уж и долго была в обществе Маминова. Мне позвонил Родион Потапович и сказал, чтобы я подъехала по адресу, где жил убитый вчера утром Цветков. Я должна побеседовать с его сестрой, которая, кажется, хорошо знакома со всеми фигурантами этого дела: и с Мавродитисом, и с Маминовым, и с Бергом. Голос у Родиона при этом был какой-то странный, и у меня почему-то создалось впечатление, что он что-то от меня скрывает. Хотя это для меня стало давно привычным. Впрочем, в его голосе проскальзывали нотки какого-то детского удивления, так что я окончательно уверилась, что меня ждет сюрприз.

Я сообщила о звонке Шульгина банкиру, который в тот момент разговаривал по двум линиям сразу и к тому же просматривал какой-то финансовый отчет. Короткий, чуть досадливый кивок Алексея Павловича дал мне понять, что я совершенно свободна, по крайней мере он свяжется со мной в случае необходимости. О возможности связаться со мной говорил, разумеется, не по горло занятый директор «ММБ-Банка», а Хал.