Наталья Корнилова - Проданный смех

– Бокса? – переспросила я.

– Б-бокс, б-байдарки, на б-балет мы тоже ходили, к-кино увлекались, музыка, само собой. «Ветер п-перемен» знаете?

– «Скорпионз»?

– Ну д-да, кажется. У нее эта мелодия н-на мобильнике стояла, п-поэтому я ее и запомнила. Это ее с-самая любимая п-песня. В общем, разнос-сторонние интересы, н-не могу выделить что-то одно. Что выросло, то выросло. Ее писательство для меня с-стало большим сюрпризом. Знала, конечно, что она ведет д-дневник, но не думала, что это перерастет во что-то большее. Сочинения у нее всегда б-были на твердую четверку, хотя школу она с медалью окончила.

– Где она потом училась?

– В к-колледже. На менеджера. Тоже к-красный диплом, хотя как она умудрилась его получить, для меня загадка. С лекций вечно приходила с изрисованными тетрадками, и ни слова из того, что говорил п-преподаватель. Помимо всего прочего, она ж-жуткая лентяйка.

В моей голове постепенно стал вырисовываться образ физически развитой акселератки, хотя стоп – в балет не берут выше ста семидесяти сантиметров! Тогда физически развитая девушка среднего роста, умеющая боксировать, плавать на байдарке, просто плавать, играть на нескольких инструментах, в том числе на балалайке, умеющая рисовать, знающая классику кинематографа, лениво насвистывающая «Wind of change»… Где такое чудо может носить?

– Фотография ее у вас есть? – наконец осенило меня.

Но с фотографии на меня смотрела совсем не мускулистая здоровячка, а худенькая, даже слишком худенькая девушка с русыми волосами. Неулыбчивое, серьезное лицо, глаза хранят какое-то строгое предупреждающее выражение. Такие глаза должны быть у женщин, переживших многое, а не у двадцатилетней девчонки.

– У нее меланхолический характер? – спросила я. – Уж больно серьезная.

– Ольга? Да что вы! Никогда не видела, чтобы она п-плакала. Флегматик – это да. Философствовать любит. Ну что еще вам про нее рассказать?

– Что она любила больше всего?

Мать долго думала, прежде чем ответить.

– П-пожалуй, что читать книжки и анализировать. Детективы пачками глотала, пока сама писать не начала. Она так насобачилась, что, когда смотрит фильм, уже заранее знает, кто из героев преступником окажется. Еще ни разу не ошиблась.

– Хорошо. А молодой человек ее кто такой?

– А, С-сергей! Но, к сожалению, здесь я ничем не могу вам п-помочь. Я д-даже фамилии его не знаю. Знаю, что какая-то немецкая фамилия, при этом даже как-то забавно переводится, но в-вспомнить… Вы знаете, у нее где-то была с-старая записная книжка, я п-пойду поищу.

– И фотографию его, если есть! – вдогонку крикнула я.

– А фотографии у меня его н-нет, – из комнаты ответила Нина Александровна. – Я его даже не видела.

– Как это? Ольга давно с ним встречается?

Я выглянула из кухни. Нина Александровна осматривала сквозь очки сооружение, которое в обычных семьях именуется стенкой.

– Да кто их знает. Она ни разу не п-привела, не п-показала, что там за С-сергей. Она вообще скрытная т-такая, все в себе, в-все молчком. Г-господи, да вот же эта книжка, а я ее на верхней полке ищу!

Она сунула мне в руки тоненький блокнотик в твердом переплете. Я открыла на букву С и среди собак, свечей, солярия, Светки, Светки-мамы и Светки-работы нашла Сергея. Телефон был очень простым – пятьдесят-сорок-сорок. Отлично.

– Кто такая Светлана? – по ходу спросила я.

– Подруга. П-правда, в последнее время они отчего-то п-перестали общаться. Но сходите к ней, м-может, что и узнаете.

Больше мне здесь ловить было нечего. А потому я попрощалась и ушла, пообещав, что непременно буду докладывать о результатах расследования. В качестве средства связи я предусмотрительно оставила недорогой сотовый телефон, который купила по дороге.

Поскольку Родион Потапович предупредил меня, что в доме нет телефона и никто из родителей также не имеет сотовой трубки, я решила позаботиться об этом для собственного удобства. Странно, конечно, что в семье телефон есть только у дочери, однако мне не стоило соваться со своим уставом в чужой монастырь. Мало ли, может, тут дело принципа? Записную книжку девушки я унесла с собой. Начинать я собиралась с молодого человека. Не успев выйти из подъезда, я набрала пятьдесят-сорок-сорок, однако долгие гудки на том конце связи сообщили мне, что трубку никто брать не хочет. Скорее всего, никого нет дома. Ладно, перезвоню позже.

Неожиданно записная книжка, которую я держала под мышкой, выскользнула и упала на чисто вымытые ступени. Как хорошо, что здесь есть уборщица, стоять приятно. И книжка не испачкалась. Хоть и не моя вещь, но все равно… Я подняла книжку, но тут мой взгляд остановился на почтовом ящике. Если смотреть сверху, то письма в нем не было видно. А если сидеть на корточках, как я, то можно сразу разглядеть белый уголок конверта, который, видимо, завалился за щель и спрятался от людских глаз. Определив по номеру ящика, что он принадлежит квартире Заречных, я достала письмо.