Анна Малышева - Коралловый браслет

– Но там хранилище, понимаете? – с некоторым пафосом произнесла та. – А доверенность на одно лицо.

– В ячейке хранится наследство. – Маша с трудом подбирала слова, все они казались ей какими-то неподходящими. Она еще не привыкла говорить о матери в прошедшем времени. – И нам велели прийти за ним вдвоем.

– Ну что ж, – служащая смерила Андрея взглядом, словно прикидывая, может ли он представлять какую-то угрозу для безопасности банка, – тогда давайте и ваш паспорт. Но третье лицо пусть останется здесь.

Зоя, обозначенная таким термином, заметно заволновалась и прижалась к жениху, взяв его под руку:

– Андрюш, а почему мне нельзя? Ты как, справишься один? Ты такой бледный… Знаете, – обратилась она к служащей через его голову, – он только вчера похоронил маму, и просто сам не свой! Я бы хотела его сопровождать! Я его жена!

Служащая, видимо, заколебалась, пытаясь найти компромисс между долгом и сочувствием к ближнему, но тут Андрей, доселе угрюмо молчавший, очнулся и рывком высвободился от объятий невесты:

– Не надо меня сопровождать, я в порядке! И вообще раз доверенность на Машу, пусть идет она одна!

– Ты с ума сошел! – Потрясенная Зоя перешла на зловещий шепот: – Ведь у тебя даже описи наследства нет! Если так, стой здесь, я с ней пойду!

– Извините. – Маша едва владела собой, и хотя пыталась говорить спокойно, ее голос заметно садился и дрожал. – Похоже, мы должны пойти туда все вместе. Видите, дело идет о разделе наследства, и мне, кажется, не доверяют. А если со мной пойдет только брат, потом можно будет сказать, что я его обвела вокруг пальца, что-то сунула себе в карман.

– Маша, прекрати!

– Я вас очень прошу, – она даже не обернулась на окрик брата, – пустите нас всех.

И женщина, слушавшая их препирания с неприязненно сдвинутыми бровями, уступила. Все трое сдали паспорта охраннику и вошли в хранилище в сопровождении уже другой служащей, вооруженной внушительной связкой ключей. Та была слегка удивлена таким наплывом народа, но вопросов не задавала. Они прошли длинным душным коридором, ведущим в подвальное помещение, девушка остановилась перед низкой бронированной дверью, отперла замок и повернула запирающий вентиль. В ту же секунду под потолком заработал кондиционер, в застоявшийся воздух хлынула холодная свежая струя. За дверью обнаружилась маленькое помещение, все стены которого были заполнены рядами металлических ячеек. Взяв у Маши ключ, девушка взглянула на номер, выбитый на латунном брелоке, и нашла в своей связке его двойника.

– У вас маленькая ячейка, – прокомментировала она.

Маше показалось, что Зоя испустила еле слышный вздох. «Ну, конечно, она бы предпочла большую! Интересно, можно кого-то ненавидеть сильнее, чем я ее сейчас?»

Вставив оба ключа в замочные скважины соответствующей ячейки, девушка повернула их в разные стороны, открыла дверцу и отстранившись, показала присутствующим маленький металлический ящичек:

– Пожалуйста. Осмотреть содержимое можно вот тут, на столике. Я буду ждать снаружи, когда закончите, позовете. – И вышла в коридор.

Маша смотрела на ящичек, не торопясь его открывать и даже слегка перед ним робея. Она впервые задала себе вопрос, что может в нем находиться? Все эти дни она если и думала о некоем наследстве, хранящемся в банковской ячейке, то отстраненно, как о чем-то абстрактном. Сейчас, когда эта абстракция воплотилась в виде железного ящичка, похожего на крохотный гроб, ей стало не по себе. Видимо, Андрей испытывал те же чувства. Он окончательно стушевался и даже отступил к самому выходу, словно готовясь сбежать.

Тяжелое молчание нарушила Зоя. С притворной непринужденностью она обратилась к жениху:

– Ну, что же так стоять? Посмотрим?

«Наверное, я способна ее ударить, – сказала себе Маша, протягивая руки и осторожно доставая ящичек из ячейки. Он оказался неожиданно легким, и это придало ей смелости. – Одно хорошо, мы с ней часто общаться не будем. Но плохо то, что Андрей…»

Она поставила ящичек на стол, под яркий мертвенный свет белой люминесцентной трубки. Подняла глаза на брата. При этом освещении он показался ей очень бледным. Таким она видела его лишь однажды, в детстве, когда он отравился несвежими пирожками и целую неделю не мог проглотить ложки воды, чтобы его тут же не вывернуло наизнанку.

– Тебе плохо? – борясь со своей обидой и возмущением, спросила Маша. – На тебе лица нет!

– Открывай скорее, и пойдем отсюда, – хрипло выдавил Андрей. – Не знаю, что со мной такое. Может, клаустрофобия начинается.