Анна Малышева: Завтра ты умрешь

– Это был испанский игольчатый тритон, мама, – сдержанно ответил Олег. – А что ревел, это, по-моему, хорошо. Это доказывает, что у него доброе сердце.

– Все равно, ему рано знать о смерти! – Галина Сергеевна была неумолима. – Никогда не слышала, чтобы Леша так плакал!

– А мне кажется, лучше, что он о ней узнал, – решилась вмешаться Ника, которая в минуты таких споров ощущала себя случайной гостьей, а никак не матерью обсуждаемого драгоценного чада. – Я вообще не хочу от него что-то скрывать. Это уродует детей, делает их слюнявыми и неприспособленными к жизни.

– Ну конечно, ты же у нас эксперт! – сощурилась Галина Сергеевна. – Читала я твои переводные статейки – как удержать мужа, как завести любовника… Вот только статьи про то, как воспитывать ребенка, мне не попадалось. Может, пропустила?

Ника оставила укол без ответа и опустила глаза в тарелку. Она совершенно не умела противостоять свекрови, да и не думала, что открытая вражда была бы нормальна. Та навеки усвоила в общении с нею авторитарный тон, с трудом примирившись с тем, что в жизни почти сорокалетнего сына появилась другая женщина. Ну а то, что эта женщина не принесла с собой никакого приданого, полностью развязывало ей руки и язык. Она смотрела на сноху чуть ли не как на мошенницу, обокравшую честную семью, а Ника сознавала свое бессилие, и бесилась… Молча. Олег попросту не понял бы ее и решил, что жена все придумала. Галина Сергеевна никогда не упрекала сноху прямо, но всячески давала понять, что ее мнение ценится прямо пропорционально приданому – то есть никак.

– И потом, тебе бы и не удалось что-то скрывать от Алешки! – победоносно продолжала та. – Вы же все спите в одной комнате! Через пару годков он станет достаточно сообразительным, у него появятся кое-какие вопросы. Придется отвечать, а?

– Придется расширять квартиру, – наигранно-бодро отвечал Олег, стараясь не встречаться взглядом с женой.

– На какие шиши? – презрительно бросила мать. – Может, заставишь меня продать дачу? Это мое единственное спасение, в городе я задыхаюсь!

– Ну что ты, мама! Мы накопим. Или поставим перегородку…

Галина Сергеевна заводила этот разговор не в первый раз, сын тоже отделывался стереотипными ответами… Ника молча встала и отнесла грязную посуду в мойку. «Сейчас она уйдет, и все снова станет хорошо! – утешала себя молодая женщина. – Обычное воскресенье. Я ведь уже привыкла, тогда почему сегодня меня все раздражает?» Она снова увидела лицо подруги – оживленное, загорелое, услышала ее громкий уверенный голос и спросила себя – разве не так выглядит человек, которым никто не помыкает? «А ведь она-то чуть не приживалка, будем честны, а я… Вроде бы как член семьи. А толку?» Свекровь сменила воинственный тон на миролюбивый, как всегда, когда говорила исключительно с сыном. Краем уха Ника слышала, как они планируют предстоящую поездку на дачу и, в частности, обсуждают место, где будет высажен тисс. Она неторопливо мыла посуду, прикидывая, что свекровь уйдет самое позднее через двадцать минут – задерживаться дотемна она побоится… И вдруг поняла, что совершенно не желает ехать на эту дачу, сажать тисс, что-то планировать и обсуждать – пусть даже наедине с мужем. Она почувствовала себя чужой, лишней, нелюбимой, и на глаза предательски навернулись слезы. Такие минуты у нее бывали часто в первое время после замужества, когда она только начинала привыкать к чужой семье, сразу после родов, когда на нее накатила необъяснимая, беспричинная депрессия… И вот – опять.

– Что такое? – Муж подошел сзади, обнял ее за плечи, и Ника вздрогнула – она не слышала шагов. – Так расстроилась? Ну ты же знаешь маму.

– Знаю, – она резко высвободилась и завернула кран. – И знаю, что пожилых людей нужно уважать. И знаю, что человек она, в общем, хороший и отличный врач. Наизусть все знаю!

– Ты злишься, а я при чем? – вздохнул мужчина. – Я между вами, как меж двух огней. Хочется угодить обеим, а в результате обижаетесь опять же обе… Думаешь, она угомонится, если нам удастся поменять квартиру на большую? Найдет другую причину поворчать! Она всю жизнь читает мне нотации, а тут еще ты появилась… Лакомый кусочек! Не обращай внимания, сто раз говорил!

– Послушай. – Она с трудом сдерживала слезы, которые снова были на подходе. – На работе у нас сплетни и интриги – я терплю, сдерживаюсь, маневрирую. Дома то же самое – я терплю, молчу, когда хочется кого-нибудь заткнуть… По-твоему, человек должен терпеть круглые сутки, всю жизнь? По-твоему, он может так жить?!