Игорь Скорин - Ребята из УГРО

Шли недели… Но Дорохов часто в мыслях возвращался к тому, что произошло в доме охотника. Пожалуй, только теперь он полностью осознал слова Фомина об опасности и коварстве старых преступников-рецидивистов. Опоздай они на несколько часов, и кто знает, может быть, и затянул бы Никитский охотника в страшное преступление, а если бы Кирьян не согласился да стал бы мешать — убил бы, убил, не моргнув глазом, так же, как Анну. Саше ничуть не было жаль Международного. Вот к Анне, или, правильнее, Ангелине, у него было какое-то двойное отношение. Конечно, женщина она порочная, но она все-таки ему нравилась настойчивостью, дерзостью или необычностью, что ли. Но он понимал, что Ангелина запутала бы и погубила Кирьяна. А может быть, смогла бы его полюбить и сама стала лучше? Тогда, в первый раз приехав на прииск, Саша не сообразил, что нет никакого Хозяина, а есть Хозяйка, смелая, самоуверенная и красивая. Отыскал Саша на приисковой почте телеграмму, что отправила буфетчица в Ленинград. Похоже было, что она сама торопила Никитского с ограблением приискового золота. Саша был рад, что официантка Олимпиада Никоновна и вся ее семья не имела отношения к преступникам. Оказалось, услужливая женщина просто-напросто из уважения выполняла просьбы буфетчицы. Она действительно проверяла его карманы, потому что Анна усомнилась в его, Сашиной, личности. Особенно жаль было Саше охотника. Правда, его не стали привлекать за убийство Никитского. Психиатрическая экспертиза признала, что его действия были совершены в состоянии аффекта — мгновенной невменяемости, и тем самым сняла с него ответственность. Было жаль, что сильный и решительный Кирьян надломился и уехал домой, после того как дело его судебное прекратили, глубоко несчастным человеком.

За делами, за мелкими заботами, беготней по поручениям Саша и не заметил, как подошла весна.

В уголовном розыске, особенно в группе Фомина, наступило затишье. Дела возникали несложные и раскрывались сразу или через день, через два. Несколько краж Саша распутал самостоятельно и был этим страшно горд.

Сегодня у него не было ничего срочного, и он рассчитывал пораньше освободиться и пойти к сапожнику. Наконец-то ему удалось заказать себе сапоги. Настоящие, из мягкого шевро, с белой шелковой строчкой по ранту. Такие есть у каждого уважающего себя сотрудника уголовного розыска. Вон Боровик сшил их сразу, как только они пришли в угрозыск. У Картинского, говорят, таких сапог целых две пары. Даже на работу в них ходит. А у него, Саши, только казенные, со склада. Правда, в грязь, в дождь они годятся. А в гости или там на вечеринку в таких уже не пойдешь. Саша в последнее время сумел приодеться, купил себе кожанку, не новую, но приличную, сшил бриджи, черную сатиновую косоворотку с белыми пуговицами, а вот с сапогами никак не удавалось. Получку почти целиком он отдавал матери, поэтому откладывать приходилось понемногу. Позавчера, наконец, отдал деньги дяде Косте Шульгину. Тот снял мерку и обещал сшить. Интересный человек этот Шульгин. Работникам уголовного розыска шьет бесплатно, деньги берет только за товар. Однако шевро, подошву покупает у спекулянтов, и все равно сапоги обходятся недешево. Но мастер дядя Костя каких поискать, шьет как рисует. Сейчас мода на утиные носы, так он их делает — одно загляденье. Заказчики по полгода в очереди дожидаются, а угрозыску — раньше всех. С одним условием: сапоги он шьет при тебе. Сиди, смотри, а он работает. Наверное, это неспроста. Может, для каждого визита нужно припасти выпивку и закуску? Саша пожалел, что не спросил об этом дядю Мишу.

Часа в четыре дня Дорохов в блаженном настроении вышел из управления и направился в ближайший магазин. В винном отделе взгляд его привлекла пузатая бутылка с заморским названием «Допель кюммель». Саша заплатил за нее деньги и помчался в рабочий поселок, где у сапожника был свой небольшой дом. Шульгин сидел за верстаком против открытого окна, мурлыча себе под нос, ловко затягивал переда новых сапог. Он брал кожу губами пассатижей, зажатых в левой руке, тянул, прижимал колодку к коленям, правой вынимал изо рта длинный гвоздь, вкалывал его в кожу и ловко, одним ударом молотка, загонял на нужную глубину. Потом переворачивал колодку и аккуратно разглаживал морщины черной глянцевой кожи. На глазах у Саши колодка обрастала торчащими гвоздями.

Он знал, что это не его сапоги. Его-то, наверное, еще и не кроены. Отложив сапог, Шульгин взял из пачки папиросу и, закуривая, глянул в окно. Его крупное лицо растянулось в улыбке. Он приветливо махнул Саше рукой — заходи.