Андрей Бондаренко - Купчино, бастарды с севера

— Рекорд-то какой? — не удержался от вопроса Глеб. — Мировой? Или же просто так, внутреннего российского значения?

— А хрен его знает, — нерешительно почесав в затылке, честно признался главный инженер. — Не нашего, братец, ума это дело. Ты, главное, рекорд установи, а большие дяди в Москве решат — какой. А тебе-то, не всё ли равно? Главное, чтобы денег заплатили. Желательно, по-взрослому… Ладно, иди в отдел кадров, оформляйся. А через полтора часа подходи к трансформаторной будке, что расположена правее конторского здания. Познакомлю кое с кем… Меня, кстати, зовут — «Владимир Ильич». А фамилия — «Вырвиглаз». Ухмыляешься, помбур?

— Дык, оригинальное сочетание.

— Сам знаю, не дурак. Всё, свободен…

В условленное время к трансформаторной будке лихо подкатил видавший виды «Урал» под стареньким брезентовым тентом. Из кабины выбрались Вырвиглаз и низенький человечек среднего возраста, облачённый в засаленный ватник и новенькие кирзовые сапоги.

— Это, Назаров, и есть твой прямой начальник, — небрежно ткнув указательным пальцем в спутника, радостно сообщил Вырвиглаз. — Он же — наставник и учитель. Он же — бурильщик шестого разряда Саганбариев Александр. Для простоты — Шура Киргиз. Или же — ещё короче — Шурик. А ты при нём будешь состоять помощником бурильщика. Разряда пока только четвёртого. Но, если заслужишь трудом героическим, то обязательно и всенепременно повысим. Если, понятное дело, рутина не заест. Шутка. Ты, братец, Киргиза слушайся, он лишнего не посоветует, а полезному чему — непременно научит… Всё, буровички российские, я поехал. Дела. А вы тут знакомьтесь, общайтесь, обменивайтесь мироощущениями. Завтра, как-никак, уже вдвоём будете работать на Центральном. Так сказать, полноценной буровой сменой… Ну, всех благ!

Забрался в кабину «Урала», завёл двигатель, газанул и укатил — только чукотская пыль столбом из-под колёс.

Саганбариев ростом был сантиметров на пятнадцать-семнадцать ниже Глеба, но гораздо плотней по комплекции и шире в плечах. А глаза — узкие-узкие, практически как у чистокровных японцев. Выглядел он лет на тридцать пять, максимум — на тридцать восемь. Рукопожатие же у узкоглазого коротышки оказалось крепким и сильным, сродни кузнечным клещам.

— Шурик, а вы и в самом деле родом из солнечной Киргизии? — болезненно морщась и осторожно шевеля занемевшими пальцами правой ладони, спросил Назаров.

— Не, совсем я не киргиз, однако, — отрицательно замотал черноволосой головой бурильщик шестого разряда. — Наоборот, чистокровный бурят из горной Тувы.

— Понятное дело, бывает… А как попали на снежную Чукотку, если не секрет?

— По семейным обстоятельствам.

— Это как?

— Обыкновенно… Вот, сколько мне, думаешь, лет? Тридцать пять? Тридцать семь? Не угадал, однако. Пятьдесят третий пошёл. У меня внуков уже трое. А всего на шее, считая престарелых дядюшек и тётушек, сидит более двадцати домочадцев… На Больной Земле больших денег не заработать, сколько не старайся. Как прокормить такую прорву народа? Поэтому я и тружусь здесь, на Чукотке, а заработанные деньги отсылаю, однако, в Туву.

— Вы — здесь? А вся семья — там? — непонимающе нахмурился Глеб. — А как же… Как часто вы с ними видитесь?

— Один раз в два года приезжаю на побывку, — вымученно улыбнулся Шурик. — На полтора месяца. Маловато, конечно. Но иначе, блин, никак… Ничего, Глебчик, прорвёмся. Всё хорошо будет. Всему научим, всё покажем. Поработаем — денег заработаем. Доволен останешься, однако. Устанешь только очень сильно. Но это ничего. Поправимо. Отдохнёшь потом. Восстановишься. Дело молодое…

Начались суровые рабочие будни. Впрочем, производственный график на Центральном участке был достаточно удобным и комфортным: трое суток работаешь двенадцать часов через двенадцать, а потом трое суток отдыхаешь. Времени для восстановления сил вполне хватало. А, вот, для полноценной поездки в Певек, к родителям?

Отработав полный месяц, Назаров решил пойти на небольшую технологическую хитрость — договорился с помбуром-сменщиком о незначительном изменении рабочего графика. То есть, «три через три» были заменены на «шесть через шесть».

Глеб — без перерыва, по-честному — отработал шесть двенадцатичасовых смен, в результате чего в его распоряжении оказалось целых шесть выходных дней.

Но, как назло, случилась фатальная неприятность — в местном лётном отряде неожиданно закончилось горючее, поэтому все вертолётные рейсы до Певека были временно отменены.