Надежда Зорина - Приговор, который нельзя обжаловать

– Звонила! – Вероника обиженно пожала плечами. – Думаешь, я такая дура, да? Конечно, сразу позвонила.

– И что? – умирая от ужаса, зная уже ответ, еле слышно прошептала я. Ну вот, все так и есть! Мама, папа, а теперь бабушка.

– Ничего! Не берет она трубку.

– Не берет или отключилась?

– Отключилась. Да какая разница?!

– Очень большая. – Я перевела дыхание: может, еще и не то, может, еще есть надежда. – Бабушка пошла по каким-то делам и отключила телефон, чтобы не мешал.

– По каким делам! Вечером, за несколько часов до Нового года?

За окном бахнуло, вспыхнула ракета, словно подтверждая, что никаких дел сейчас быть не может – все люди на всей земле заняты только праздником. Кроме нас, разумеется. Значит, действительно случилась беда, и нет никакой надежды.

– Ее сбила машина, – убежденно проговорила Вероника. – Я так и вижу. – Она закрыла глаза, повела телефонной трубкой. – На полной скорости врезалась и промчалась, не останавливаясь, дальше. Заснеженная дорога, тишина, глухой переулок. Ее не найдут до утра, а утром уже будет поздно!

Всю эту картину увидела и я – так отчетливо, словно была там, и переулок этот прекрасно знала, и машину: ярко-желтый «пежо», он часто стоит возле соседнего подъезда, – трехэтажные дома старого центра, тихо падает снег. Здесь даже петарду никто не запустит, потому что люди живут такие же старые и тихие.

– Что же нам делать?

– Звонить. Только я не знаю куда. – Сестра протянула мне трубку. Я только сейчас заметила, что она так нудно, так тоскливо гудит, все гудит, гудит…

– И я не знаю. – Все, к кому я могла обратиться, умерли, Артемий пьян.

Игорь! Как же я о нем забыла?

Я взяла у сестры трубку, набрала номер Игоря. Он был дома, он весь день ждал моего звонка, он совсем ничего не знал. Очень расстроился за меня, страшно испугался за бабушку, переулок, правда, решительно отверг (я начала с переулка), пообещал обзвонить все больницы и сразу нам сообщить, как только что-нибудь узнает. Вероника напряженно слушала наш разговор, кивала, по временам подавала реплики, словно мы говорили втроем, находясь в одной комнате. Но когда я повесила трубку, почему-то не спросила, кто такой Игорь и какое отношение он имеет к нашей бабушке.

Буквально через минуту зазвонил телефон. Мы были уверены, что это Игорь, узнал что-то и теперь хочет нам сообщить… Что сообщить? Вероника тревожно посмотрела на меня, я испуганно посмотрела на Веронику.

– Возьми. – Она кивнула на трубку. – Он ведь твой знакомый.

Мой знакомый, и, значит, ответственность за то, что случилось с бабушкой, ложится на меня: я должна первой услышать, я должна первой узнать. Я должна ее оградить, уберечь… Всегда ограждали и уберегали меня.

– Может, ты?

– Нет, ты, – жестко сказала сестра и посмотрела на меня взглядом капризной эгоистки.

А телефон все звонил.

Мысленно помолившись, я взяла трубку.

– Добрый вечер, – поприветствовал меня совершенно незнакомый голос. – С кем я говорю?

Кровь стукнула в виски, стало невыносимо жарко и душно, душно. Вероника вскрикнула и больно впилась ногтями мне в руку.

– Софья Королева, – представилась я, чтобы потянуть время, чтобы еще хоть секунду не знать.

– Ваша бабушка, Аграфена Тихоновна…

– Попала под машину, – выдохнула я.

– Нет, что вы? – испуганно запротестовала трубка. – С чего вы взяли? – Трубка издала странный, какой-то кашляющий звук. – Совсем нет, она…

– Но она умерла? – закричала я. – Ведь она умерла?

– Нет. – Человек на том конце помолчал, собираясь то ли с мыслями, то ли с силами. – Она жива. К сожалению, не могу сказать, что здорова. Аграфена Тихоновна находится в больнице, в тридцать седьмой городской больнице, в кардиологическом реанимационном отделении.

– Что? Где? – Я ничего не могла понять, ничего сообразить. – В каком отделении?

– В кардиологическом, в реанимации. У нее инфаркт. Стало плохо на улице.

– Это из милиции, из милиции? – трясла меня за руку Вероника. – Она погибла? Бабушка погибла? Машина?

– На улице? – тупо переспросила я.

– Я так и знала! Я так и чувствовала! – причитала сестра.

– Вы приезжайте к вашей бабушке. Тридцать седьмая больница, запомнили? Вот только не знаю, пустят ли вас к ней сегодня, состояние тяжелое. Но отчаиваться не стоит, врачи говорят… Они делают все, что возможно, и… все будет хорошо. Тридцать седьмая, кардиологическое, не забудьте.

– Да, да, поняла. – Я повесила трубку, не сообразив узнать, кто звонил, не догадавшись записать адрес больницы. – Тридцать седьмая, – сказала я вслух, чтобы хоть номер не забыть.