Елена Котова: Третье яблоко Ньютона

Мэтью не был книжным мальчиком, хоть и много читал. От мамы с ее поэзией и от отца с его безумной страстью коллекционировать все подряд и читать сыну лекции об истории каждого предмета его спасало собственное страшное любопытство и неудержимая любовь к дракам. Не ограничивая себя банальными экспедициями на чердак, он залезал на деревья, на клифы, где было столько непознанного. Оттуда открывались все новые морские пейзажи, скрытые откосы, уходящие вверх, в небо, крутые каменные стены, с едва заметными уступчиками-ступеньками, сделанными природой только для него, Мэтью. Он постоянно падал с клифов, разбивая коленки, локти и лицо до крови. Один раз прошел по крыше собственного дома и упал с конька, сломав руку. Он дрался в школе почти каждый день, потому что знал: он, может, и не самый сильный, но точно самый бесстрашный, умный и коварный и должен каждый день одерживать победы. Мама только плакала и бинтовала раны, заклеивала нос, возила к врачам накладывать швы на подбородок… Когда раны воина приковывали Мэтью к постели, он запоем читал все подряд.

Воспитание чувств отрочества также естественным образом дополнилось первой любовью, как у всех, жгучей и воспаленной, как у всех, совершенно несчастной. Чтение Флобера в тот период его жизни превратило девочку с соседней улицы, которая и старше-то его была на каких-то три года, в мадам Арму, с восхитительно смуглой кожей, чарующим станом и пальцами, просвечивающими на солнце. [4] Гюстав Флобер. «Воспитание чувств», глава 1. Когда любовь отболела и отвалилась, как зажившая корка на коленке, Мэтью все еще думал о ней, пока не понял, что сам Флобер ему уже все объяснил: «Стремление обладать ею исчезало перед желанием более глубоким, перед мучительным любопытством, которому не было предела». [5] Там же.

Кроме любопытства, Мэтью воспитывало бесстрашие в расширении границ дозволенного и страсть к ежедневным победам, которые он был готов оплачивать кровью и которые укрепляли его дух и душу. Что дух и душа — не одно и то же, он смутно догадывался уже тогда. Мэтью воспитывала красота моря, отраженная в картинах Тернера, и он рано понял, что их красота безлика, ибо нельзя на мертвом полотне отразить самое главное — завораживающую бесконечность ежеминутных перемен. Это воспитание отрочества переплавилось к концу школы в удивившее его родителей твердое намерение стать юристом. Отец со свойственным ему высокомерием коллекционера, познавшего истину, оскорбил Мэтью предположением, что тот просто начитался детективных романов. Мэтью не стал объяснять отцу, что дело не в этом, а в любопытстве и жажде побед. Профессия криминального адвоката манила постоянными битвами, победами и эстетикой процесса познания, холодного и эмоционально отстраненного от познаваемого объекта. Та же игра ума, что и в математике, только вместо цифр — людские судьбы. Именно людские судьбы должны стоять на кону, тогда игра не сможет наскучить. Поэтому проторенная и сытная жизненная дорога защитника буржуазной собственности, набивающего карманы крошками чужого богатства, которые как с печенья «Мадлен» падают с клиентских арбитражей, со скандальных слияний и поглощений и других прозаических замыслов, интереса не представляла. Он будет адвокатом уголовным, защищающим только тех, кто обвиняется в финансовых преступлениях. Мир грабителей и бытовых убийц ему не интересен. Совсем иное — поступки талантливых людей, которые добились многого именно потому, что имели ум и бесстрашие постоянно раздвигать границы, в том числе и за пределы, дозволенные консервативными нормами права… Понять таких людей и найти, как защитить их право на незаурядность — в этом была романтика революционера, воина. В чем их пороки, никто не знает — «тот, кто находит их, привнес их сам». [6] Из письма Оскара Уайльда редактору «Скотс обсервер» (1890 г.) по поводу романа «Портрет Дориана Грея».

Перед отъездом в Уэльс, в университет, он попытался объяснить это маме. Та в замешательстве сказала, что боится за психику сына. Мэтью за собственную психику не боялся, но он уже научился не отвергать, а использовать мнения людей. Он подумал, что мама, сама того не зная, совсем по-новому объяснила ему его собственную первую любовь. Та девочка с соседней улицы поранила и чуть не погубила душу Мэтью своей магической, романтической силой, потому что эта романтика втягивала его в чужую интенсивную жизнь, которая сводила с ума. А ему просто не нужны чужие интенсивные миры. Они требуют сил, внимания, мешают воспитанию чувств и развитию разума, отвлекают от созидания собственного мира, по отношению к которому вселенная является лишь колонией, поставляющей руду и топливо для его пути по жизни, вверх по бесконечной лестнице познания и побед.