Лорен Эстелман - Шерлок Холмс и доктор Джекил

Однажды немногочисленный разведывательный отряд, в котором он числился, взял приступом разбомблённый замок, «замочив» укрывавшихся там немцев, и принялся обшаривать руины в поисках необходимых припасов. В пространстве между стенами Коллинз обнаружил истрёпанную связку бумаг, покрытых пылью и перевязанных выцветшей чёрной лентой. Прочтя лишь несколько строчек, он понял всю важность находки и, убедившись, что никто из товарищей за ним не наблюдает, спрятал рукопись в вещмешок.

Тайком расспросив местных жителей. Коллинз выяснил, что в замке проводил медицинские исследования доктор Джон Уотсон (впоследствии удостоенный титула сэра), который в Первую мировую войну состоял в качестве гражданского лица на службе в британской армии. Местность подвергалась массированным обстрелам ещё тогда, и, по-видимому, во время одного из них рукопись провалилась в дыру в стене, а потом, в суматохе последних дней войны, о ней благополучно позабыли.

Как известно, история повторяется. Вскоре по возвращении в Соединённые Штаты Джордж Коллинз женился на любви своего детства и забросил мешок с рукописью в чулан, где она и пролежала в забвении среди прочих военных сувениров более тридцати лет. Мой посетитель признался, что она могла бы оставаться там и по сей день, если бы не популярность другого сочинения, которое мне довелось редактировать.

Когда я поинтересовался, почему он пришёл ко мне, Коллинз впервые соизволил улыбнуться. Зубы его оказались поразительно белыми и ровными — несомненно, работа весьма дорогого дантиста.

— Мне внезапно понадобились деньжата, — объяснил он. — Когда я услышал про книжку о Шерлоке Холмсе, которую ты состряпал, то вспомнил о той давней находке и подумал, что ты, быть может, захочешь сделать — ну что ты там делаешь с подобными вещами — и поделиться со мной барышами. Сам-то я ничего не смыслю в редактировании. Знал я одного редактора, но тот взлетел на воздух в своей машине, когда попытался тиснуть статейку о моём приятеле.

Я объяснил ему, что в издательском бизнесе прибыль отнюдь не скорая, и поинтересовался, готов ли он ждать своей доли несколько месяцев. Улыбка на его физиономии угасла.

— Не, времени у меня совсем нет. А сколько ты можешь дать мне прямо сейчас, нынче вечером?

— А сколько вы хотите?

У озвученной им цифры оказалось слишком много нулей. Я внёс контрпредложение. Тут мой хмурый гость принял и вовсе угрожающий вид. Почувствовав его недовольство, парни по бокам навострили уши, словно псы, предвкушающие команду к нападению.

— Гроши, — буркнул он.

Я собрал всё своё мужество и пожал плечами.

— Это почти всё, что у меня есть. Мне же нужно на что-то жить. Можете расценивать это как первоначальный взнос.

Коллинз звучно поскрёб подбородок.

— Ладно, согласен. Но только наличными.

— У меня нет столько при себе. Возьмёте чек? — Я потянулся за чековой книжкой.

— Я имею дело только с наличными.

— Тогда мне придётся идти в банк, а он откроется только в понедельник.

Коллинз скривился и заёрзал в кресле. После чего, наконец изрёк:

— Ладно, уговорил. Выписывай.

Я так и сделал и протянул ему чек.

— Всё без обмана, — заверил я Коллинза, увидев, как внимательно тот разглядывает полученное.

— Я тебе верю. — Он сложил чек и убрал его во внутренний карман. — Ты не похож на тупицу.

Писательское любопытство взяло во мне верх, и я спросил, зачем моему посетителю так срочно понадобились деньги. К моему удивлению, вопрос его нисколько не задел.

— Дорожные расходы. Одни меня ищут, а другие не хотят, чтоб меня нашли. Так что я взял отпуск. А все деньги у меня вложены в… в мой бизнес. — Он поднялся и посмотрел на меня сверху вниз. — Хорошенько поработай над этим. Я скоро снова дам о себе знать.

Он развернулся и вышел, вернее, не совсем так: сначала один из его телохранителей, сунув руку в пиджак, выглянул из дверей, как следует осмотрелся, а затем выпрямился и кивнул шефу, после чего они все вместе и удалились. Мигом позже до меня донеслись урчание двигателя лимузина и хруст гравия: машина двинулась в сторону шоссе и уехала. К этому времени я уже схватился за карандаш и принялся за работу.

Похоже, при редактировании вновь обретённой рукописи мне предстояло столкнуться с теми же самыми трудностями, что я испытывал в процессе работы с первой.

Почерк Уотсона, как я уже упоминал, просто ужасен. Но ещё хуже было другое: невообразимое многословие и огромное количество оксюморонов со всей очевидностью свидетельствовало о том, что это был черновик, а потому до передачи текста в набор его необходимо было подвергнуть значительной переработке — переработке, которую, вероятно из-за войны и последовавшей утраты рукописи, Уотсон так и не смог осуществить. Поэтому я взвалил на себя бремя этих исправлений, которые, уверен, внёс бы и сам любезный доктор, не обернись против него время и обстоятельства. И я готов взять на себя ответственность за сие литературное богохульство с должным осознанием того, что там, где подобное было возможно, я оставлял прозу Уотсона нетронутой, в случае же невозможности этого старался придерживаться его характерного стиля. Книга, можно считать, оригинальна на девяносто процентов.