Юлия Винер - Красный Адамант

Татьяна, едва немного пришла в себя, стала спрашивать про дочь.

Галка лежит рядом, но Танечка даже головы повернуть не может. У нее ранение в шею и в грудь. Кто стрелял, даже и целиться особо не стал, а просто прошелся по всем по ним тремя очередями, выше, ниже и еще ниже. Азаму, самому высокому, досталось от всех трех, в том числе прямо в лоб. Галина ростом чуть меньше и получила в грудь и в живот, а Татьяна еще поменьше, вот и вышло такое распределение.

А Галку колоть стали реже, но полностью проснуться не дают. Вот она шевельнулась и открыла запухшие глаза. Я к ней наклонился, но она меня не видит и шепчет что-то. Еще ниже наклонился и слышу опять:

— А-зам…

— Галочка, — говорю, — доченька…

— A-зам… Ааа-з-з-зам…

И как я ей скажу? Она же и так едва дышит. Смазал ей губы влажной ваткой на палочке, она закусила ватку зубами, и сквозь ватку слышу — з-з-з…

Алексей, конечно, тут же удалился в коридор.

Татьяна с соседней койки стонет:

— Галочка… детонька моя… как ты…

— Все будет нормально, — говорю, — лежи, Танюша, спокойно.

— Аа-зза…

Кармела тоже исчезла куда-то, я и не видел когда. Может, на работу ушла. А Йехезкель сидит у стенки и не вмешивается, тихо-тихо читает по книжке свои псалмы.

— Галочка…

— Здесь она, Танюша, здесь.

Таня шевельнула рукой на одеяле и пальцем мне показывает, чтобы я наклонился.

— Как она? — шепчет.

— Доктор Сегев сказал, операция прошла успешно, — шепчу ей. — И у тебя тоже.

— Куда ей… попало…

— В грудь, как у тебя. И в живот…

— И в живот… — Лицо у Тани сморщилось, хочет плакать, но не может, боль, и дыхания не хватает с простреленным легким. — А… Азам…

— Танечка, — шепчу, — тебе нельзя разговаривать.

— Где… он…

— Ш-шш, — говорю, — ни о чем не думай.

— Его… нету…

— Мм-м…

— Она… знает…

— Нет еще…

— Не говори… не… говори…

— Не скажу, Танечка, не скажу, — заверяю ее, а с соседней кровати опять:

— А… зам… А-а…

Вернулась Кармела, привезла всякие женские принадлежности — ну, им еще нескоро понадобится. А также соки, минеральную воду, из еды кое-что. И главное — вот молодец баба! — мой ходунок. Я даже попросить не сообразил, сама догадалась. Очень кстати я с ней помирился!

Девочки мои вроде бы спят, обе дышат тяжело, с помощью приборов. Мы с Алексеем поели немного, и я даже сходил на лестницу покурить.

Пришел доктор Сегев, быстро посмотрел на графики, что у них в ногах висят, проверил капельницы, заглянул каждой в лицо, а так осматривать не стал. Я испугался, неужели дело так плохо, что даже и осматривать не стоит? Успокойся, говорит, все идет, как должно, а осматривать их нечего, я и так знаю, что с ними происходит. Конечно, пока что плохо, а ты чего ждал? Еще долго будет плохо. Теперь только время и время. Ты скажи лучше, что с тобой происходит, рентген почему не сделал? Сделаю, говорю, доктор, сделаю. А он мне:

— Болит сильно?

— Не знаю, доктор, — говорю.

— Ясно. Вот тебе рецепт на перкосет, пусть кто-нибудь потом сходит, а пока возьми парочку у сестры, я ей скажу. И делать тебе тут сейчас нечего. Вот эти двое, — кивает на сына и на Йехезкеля, — посидят, а ты марш домой. Отдохни, прими душ, поспи, а то сам свалишься, тебе это надо?

Я сказал: ладно. Но сперва решил, что никуда не пойду, поспать и здесь в кресле можно, а уж душ — это лишняя роскошь, тем более я сейчас и не управлюсь один.

А потом передумал и решил попросить Кармелу, чтобы отвезла меня все-таки домой. И правильно, она говорит, отдохни немного, а я съезжу на работу и потом тебя обратно привезу.

Дело в том, что денег теперь понадобится много.

И не для глупостей каких-нибудь вроде переселения в Лондон — это полностью сходит с повестки дня. Нет, надо будет лечить, кормить, ухаживать и выхаживать, и кто знает, до какой степени удастся вылечить и выходить, да вдруг осложнения, при таких-то травмах… а что, если инвалидами останутся? Мало нам одного инвалида в семье… Что, если работать не смогут? О Господи, только бы выжили, остальное не важно… только бы оправились… Танечка моя… Галка, девчонка неразумная, бедный мой ребенок…

И однако. Расходов тут не оберешься. Кто-то должен думать о практической стороне создавшейся ситуации, и кроме меня некому. Совсем это не в моем стиле, нести такую ответственность — ну, а все прочее происходящее в моем стиле?

Что-то, вероятно, даст государство, посочувствует — в конце концов, они же пострадали от теракта. Но ведь бюрократия посильнее будет всякого сочувствия, как начнут выяснять все обстоятельства, как начнут тянуть, а в конце могут и ничего не дать. Или гроши какие-нибудь.