Дарья Истомина: Леди-босс

Они были достаточно сдержанны и не стали меня тыкать носом в документы, которые готовил Вадим и которые я подмахнула почти не глядя. Там была в текстах такая почти незаметная загогулечка, набранная мелким шрифтом, в которой говорилось, что банк «Пеликан» вправе востребовать кредит в случае необходимости. Эта самая необходимость, видно, их и припекла. На все про все мне отводилось семь дней.

Зоркие мобилизовала все свои связи и двинула по другим банкам. В смысле перезанять. Но волна была уже пущена, "Система "Т" стремительно теряла лицо, и в одном торговом доме, который запросто мог нас выручить, вежливо поинтересовались, когда у нас отберут и пустят на торги офисное помещение на Ордынке, с гаражом, конечно, и как гараж будет продаваться, со всем автопарком или без.

Мы с Элгой вылетели в Ригу. Мне было жаль Карловну: города, в котором она когда-то жила и который обожала, она не увидела — у нас совершенно не было времени. Мы изъяли из рижского банка все, что оставил и передал мне Сим-Сим в ценных бумагах, чеках на предъявителя, векселях, купчих, документах на недвижимость и в прочей мутоте. Из ящичка в депозитарии я, ко всему прочему, забрала резиновый кисет с камешками. Неотшлифованными, похожими на цветные стекляшки. Я хотела протащить их через таможню в трусах, но Карловна отобрала кисет, сказав, что, если меня прищучат, это будет полный крах всему, а если ее — я еще смогу удержать дело на плаву. И мы обе страшно трусили, когда шествовали мимо таможенников в Риге и потом в Шереметьеве. Но проскочили без проблем. К первому августа на работу стали выходить отпускники, но мы почти всех заворачивали на неопределенное время в новые отпуска, но уже без содержания, и оставляли только тех, кто был действительно нужен и понимал, что, если грохнется Дело, грохнется и он.

В четыре дня я продала все, иногда почти за бесценок, из того, что было за рубежом. Мы выгребли все загашники в нашем мини-банке, пытались заложить электронику, накопившуюся на складах, и тут-то я получила мощнейший удар под дых, потому что Нострик хакерно проломил систему защиты банка «Пеликан» и выяснил, забравшись в файлы банка, что это не банк, а сам Тимур Хакимович Кенжетаев соорудил "Системе "Т" кредитную ловушку. То есть сыграл своими деньгами свою собственную игру. Он давно подкармливал, пас и контролировал эту самую «Кобзу», но при Викентьевне и Сим-Симе провернуть давно продуманную комбинацию не решался. И только я позволила ему сыграть мощно и успешно. Если считать, что за «Пеликаном» стоял Кен, что «Кобза» тоже была фактически уже его, получалось так, что он дал в кредит сам себе свои собственные деньги, ликвидировал «Кобзу», концы которой теперь ни одна собака не сыщет, вернул себе свои же шесть «лимонов» и заработал еще столько же, да еще с процентами, которые "Система "Т" должна была спешно вернуть «Пеликану», то есть ему же.

Иногда мне казалось, что все это его просто развлекает, что он забавляется с брезгливой иронией, наблюдая за тем, как в общем-то еще довольно молодая дурочка пытается тягаться с этим барбосом. Но забавой это все-таки не было. Для того чтобы позабавиться, в людей не стреляют.

И мы вылезли! Выкарабкались! Последнее, что я продала, была уникальная обстановка в доме на территории, включая старинные люстры, царский столовый гарнитур с мозаикой и малахитовое трюмо.

Их купил какой-то араб-дипломат, не то из Кувейта, не то еще из какой-то персидской тмутаракани. В дом на Кипре тоже должны были въезжать новые хозяева, и нашим пришлось вернуться в Москву раньше времени. Мы выстояли!

Я помню это ощущение победы, счастья, почти полета, когда в первых числах августа вся наша шарага собралась на территории, совершенно пустой дом сиял огнями, в кабинете Сим-Сима оставались только стеллажи с книгами, по залам с голыми стенами бродило эхо, от бильярда оставались только отметины на паркете, но впервые я начала понимать, что это уже не посторонние люди. Элга, Белла, Михайлыч, кое-кто из тех, даже имена которых я еще толком не помнила, но непонятным образом образовавшееся единство, наша команда. И даже постоянно брюзжавший и ехидничавший Нострик, коляску с которым детвора, гикая, хохоча, дружно катала по комнатам, уже становился нужным для всех, своим, словом, человеком, с которым можно быть вместе, не опасаясь подлянки и удара исподтишка.

Самое странное было то, что именно в эти дни все накопленное мною, вызубренное вдруг стало оживать, проясняться до прозрачности, и я почти отчетливо видела, как надо будет очищать «Систему» от лишнего, всех этих бесчисленных, в общем-то неподконтрольных фирмочек, обществ и каких-то самоедских контор, которые висли как водоросли на днище корабля, как надо будет отпочковать транспортников, избавиться от этого дикого числа людей, которые привыкли изображать дело, а не делать его, в общем, я больше никого не боялась.