Конечно, он был не один, кто-то его подпитывал, и схемы, по которым он орудовал, были циничны, но почти гениальны по задумке.
Но только проникать в их суть я стала слишком поздно, когда они уже были приведены в действие.
Семнадцатого июля в нас стреляли, а уже двадцатого Кузьма Михайлыч выложил мне на стол несколько фотографий, на которых мой самый верный помощник и почти дружок Вадик Гурвич был зафиксирован кем-то из людей Чичерюкина в картинной галерее Гельмана, где он о чем-то толковал с вернувшимся из Мюнхена Кеном. Вадик, судя по склоненной хребтине и лакейскому выражению на молодой мордочке, изъявлял некую готовность и преданность.
Я не знаю и, наверное, никогда уже не узнаю, кто из тех людей, что еще оставались в офисе, предупредил Гурвича, но на службу он больше не вышел, и в стенном шкафу в кабинетике на первом этаже так и остался висеть классный смокинг, вечерние брюки, несколько крахмалок и галстуков-бабочек, и остались стоять лакировки, словом, полная прекрасно сшитая где-то в Вене униформа для официальных приемов, в которую Гурвич облачался, чтобы представлять интересы Туманских на официальных толковищах. Квартира у него была в Мытищах, и мотать туда, чтобы приодеться, ему было не с руки. Приемы Вадим любил.
Больше я о Гурвиче никогда ничего не слышала.
Офис на Ордынке был, в общем, пуст, как барабан. Потому что именно по совету Вадима я устроила на европейский манер общий отдых для сотрудников и в Москве оставались только Белла Зоркие, пара каких-то счетоводов, охрана и шоферы, правда, тоже не все, в общем, в этом сонном июле и половине августа ничего экстраординарного не ожидалось, деловая жизнь в столице каникулярно замирала, и я только теперь начинала догадываться, что офисная безлюдность и отсутствие спецов, включая юристов, референтов и экспертов по банковским операциям, не случайны и продуманно организованы Вадиком, и ударила в бубны, предложив Белле немедленно отозвать всех, кого только можно, из отпусков.
— Это невозможно, деточка, — сказала Белла Львовна. — Все расползлись, как тараканы, мы же сами всех шуганули до августа… А это правда — насчет Вадика?
— Правда.
— Интересное кино. Значит, у нас был такой интеллигентный дятел? Интересно, сколько он имел за стук? Впрочем, я от него всегда ожидала какой-нибудь гадости! Он считал, что он гений и тут ему некуда расти! Да черт с ним… Через пару недель я выстрою перед вами штук двадцать таких Вадиков! С настоящими дипломами, этикетом и языками… Только выбирайте!
— Вы хотя бы представляете, сколько он скачал информации, Белла Львовна? — обозлилась я.
— Да что с нами сделается? Летом в Москве никто серьезно ничего не делает. Все только потеют. Дела пойдут в сентябре. А к тому времени любая информация зачерствеет…
Мадам Зоркис засыхала, как пальма в аравийской пустыне. То есть худела. И кроме этого процесса ничего ее не волновало.
На следующее утро даже она поняла, что происходит что-то неладное. Непонятности, если их можно назвать просто непонятностями, пошли накатом, одна за одной. Элга Карловна только распечатала официальный пакет из налоговой инспекции, где сообщалось, что, по их расчетам, "Система "Т" недоплатила за прошлый год какие-то совершенно немыслимые суммы и что в течение трех дней мы должны отчитаться за то-то и то-то, а ежели этого не будет сделано, то к проверке с изъятием документации в полном объеме приступит налоговая полиция, как в мой кабинет не вошла, а почти вползла, придерживаясь за стенку, Белла.
— Кажется, нам крышка, деточки… Хохлы погорели… А мы им всю предоплату перегнали. Наличкой. В валюте. Мелкими купюрами. Все шесть «лимонов»….
Оказывается, ей дозвонилась ее коллега с Украины, с какой-то станции Акимовка, на юге, где торговая фирма «Кобза» держала свою штаб-квартиру. С «Кобзой» Туманские имели дело все последние годы, и фирма их никогда не подводила. Каждое лето "Система "Т" забрасывала фирме наличку, которой «Кобза» расплачивалась с поселянами за кукурузу, то есть выдавала аванс и заключала контракты с предоплатой, исходя из состояния посевов. «Кобза» арендовала несколько элеваторов, откуда кукурузное зерно шло на переработку уже в Россию. Но сегодня с утра украинская главбухша, придя на фирму, обнаружила, что фирмы больше нет.
— Как это нет? — не понимала я.
— А я знаю? — обреченно сказала Белла. — Она только орет и плачет, плачет и орет…
До Тулы, где на коммерческом аэродроме отстаивался наш вертолет, старенький Ми-8, нас домчали на охранном джипе. Экипаж уже нас ждал, и на этот раз ничего чинить не потребовалось и лопасти крутились, как положено. Наверное, потому, что в этот раз лететь нужно было Белле, а не мне. Летели вчетвером, Чичерюкин и три бабы: Элга, Белла и я.
Читать дальше