Дарья Истомина - Леди-босс

— Это про Афган, что ли? Или Чечню?

— А бог его знает! Возьмете? Десятка — штука. Если две — по пятерке…

— И берут?

— Не очень, — признался он. Какой-никакой, а это был собрат по бизнесу. Я дала ему десять долларов, и он стал заикаться. Прилип…

Я еле ноги унесла.

Шла пешком, подсаживалась в троллейбусы, ехала, не зная куда, и сходила, не ведая где.

Что-то на ходу клюкала, жевала.

Хорошо помню, что под утро я сидела в полном одиночестве на бордюре, кажется, вблизи Девичьего монастыря, рисовала кирпичом какие-то рожи на асфальте.

Что-то мощно загудело, зарокотало, ударил свет множества фар, мимо меня понеслась стая рокеров на мотоциклах. Они гоготали и что-то орали мне. И почти у каждого за спиной маячила подруга. Последний из кентавров не уехал, дал кругаля и тормознул. Он был без шлема, светловолосый, с бородой. В поношенной косухе, выгоревшей бандане, в огромных ботинках.

— Есть проблемы, девушка? — спросил он. — Об чем тоскуем?

— Вдовеем мы, понял? — ответила я.

Он не поверил, заржал и сказал благодушно:

— Садись. Подброшу. Куда надо?

— Понятия не имею, — призналась я искренне. Я села позади него и ухватилась за его плечи. Он пригнулся, гикнул и газанул Я завизжала.

….Это был мой первый. После Сим-Сима.

Он оказался неутомимым. И в ту ночь это было много раз. И это было хорошо. Даже очень. Только я никогда не могла вспомнить, как его звали.

Наверное, у каждого человека бывают дни, когда он становится сам себе противен. Умишком я еще понимала, что не просто балансирую на краю пропасти, еще одна моя выходка — и я полечу в такую бездну, откуда мне уже никогда не выкарабкаться. Я уже сравнялась с Иркой Гороховой, во всяком случае, в смысле секс-похождений, кажется, даже превзошла ее.

Я впала в состояние амебности, когда уже ничто не колышет, все по фигу, когда любой, кто пытается тебя понять или чем-то помочь, вызывает не просто отторжение — почти ненависть. И ты как бы спишь наяву, отгородившись от всего на свете и испытывая бесконечную жалость к себе, такой разнесчастной и неудачливой, никого не любящей и никем не любимой, и мечтаешь только о том, чтобы никто к тебе не прикасался, не лез к тебе даже с сочувствием.

Элга пыталась узнать подробности о моей поездке на Волгу, Чичерюкин просто покрыл меня последними словами, когда до него дошло, что я выкинула такую штуку в одиночку, его не спросясь, Белла Львовна пыталась затащить меня на какой-то идиотский симпозиум или коллоквиум, имеющий место быть в кругах, приближенных к комитету (или фонду?) по развитию малого и среднего бизнеса в Нечерноземье, Гурвич планировал срочную командировку в Архангельск, где якобы намечались какие-то дела со стройлесом, но я больше всего хотела одного: чтобы меня оставили в покое.

Так что я довольно талантливо изобразила недомогание и отправилась ко всем чертям, от всех подальше. Хотя бы на несколько дней. Но всерьез «подальше» у меня не вышло, потому что Михайлыч приставил ко мне все того же Костяя, да и на дальние передвижения меня не очень тянуло, потому что мне просто надо было где-то себя припрятать, но чтобы там не было скопища людей, постороннего любопытства.

В конце концов я прибилась к Цою. Разыскала нашего бывшего кулинарного гения в его новой ресторации в цокольном, вернее, полуподвальном помещении бывшей заводской столовки. Сначала Цоюшка решил, что я заявилась с инспекцией проверять, как он осваивает кредит на его кабачок, но понял, что мне просто тошно.

Он ничего выяснять не стал, и я ему была за это благодарна.

Еще, конечно, меня почти до слез тронуло то, что он исполнил мое пожелание — назвать его кабачок «Сим-Сим». В честь Семена Семеныча Туман-ского, получившего от меня некогда такое прозвище. В связи с тем, что именно он, наподобие сказочного Али-Бабы, распахнул передо мной ворота своей сокровищницы.

Вывеска из неоновых трубок, имитировавших арабскую вязь, была уже готова, но еще не повешена, а стояла на полу в ресторанном зальчике на дюжину столиков. Отделку только что закончили, в кабачке пока все сохло, на окнах не было штор, на невысоких черных столиках — скатертей, но мне здесь нравилось. Цой привез из Азии несколько старинных светильников из вощеного пергамента с иероглифами на бронзовых подвесках, у входа с улицы на красного цвета стене извивалась парочка дракончиков с вылупленными глазами. Я ему пообещала к открытию перевезти из моего кабинета в офисе бонсаевские деревца в напольных вазах, чему он страшно возрадовался.