Лев Корнешов - Последний полет «Ангела»

И вдруг в дверном проеме показался красноармеец, еще один, раздалась русская речь.

— Хальт! — крикнул красноармеец. Вилли попытался встать, но не смог, застонал, опрокидываясь на спину.

Красноармеец повел стволом винтовки, и тогда Вилли показал ему перебинтованную ногу. Он воевал с июня сорок первого, кое-что понимал по-русски, какие-то слова, отдельные фразы.

— Скапутился, гад? — с любопытством сказал красноармеец. Выглядел он, хотя и разгоряченный боем, вполне добродушно. Что такое «скапутился» Вилли не знал, но догадаться было несложно.

— Товарищ лейтенант, здесь раненый фриц, — позвал красноармеец своего командира.

В землянку вошли лейтенант и еще какие-то солдаты.

— Добить надо сволочь, — с ненавистью сказал один из них и поднял автомат.

— Отставить, Саенко, — приказал лейтенант.

Вилли на всю жизнь запомнил эту фамилию: Саенко.

— Отставить, Саенко, пленных мы не уничтожаем.

Снова началась перестрелка, и русские выскочили из землянки.. Вилли все еще видел прямо перед собой зрачок ствола автомата, но не верил, что еще живет, слышит, как стреляют, мелькнула даже дикая мысль: и на том свете, видимо, тоже идет война. Прошло несколько минут, и перестрелка стихла, бой откатился к берегу Донца.

— Жив, Вилли? — услышал он голос санитара, приволокшего его в эту землянку. И вдруг санитар, он был из нацистов, с подозрением спросил: — Как это они тебя не пристрелили?

— Не заметили, — с трудом выдавил из себя Вилли.

— Считай, что второй раз родился! У Иванов разговор короткий — очередь в брюхо, и ты уже в раю.

Санитар недолго потоптался возле Вилли и ушел за подмогой. Он явно ему завидовал: ранение означало жизнь, это был «пропуск» в тыл, подальше отсюда, где стреляют и убивают.

Когда Вилли уложили на носилки и понесли в медсанбат, в одной из траншей он увидел и добродушного красноармейца, нашедшего его, и лейтенанта, и Саенко. Они лежали на глинистом бруствере, так и не выпустив из рук оружия. У лейтенанта взрыв гранаты снес полголовы, Саенко прошила автоматная очередь.

— Потом был госпиталь, «железка» на грудь за храбрость, звание ефрейтора, ампутация и… война для меня кончилась лучше, чем для многих других, — закончил свой рассказ Вилли.

— А ведь вполне могли добить, — задумчиво протянул Адабаш, — в бою остановиться трудно бывает.

— Могли, а не стали, — взволнованно сказал Вилли.

Адабаш понимал его: немецкий ефрейтор снова видел перед собой песчаный берег русской реки, бой, в котором нет никому пощады, черный зрачок автомата — сейчас выплеснет он огонь, но ефрейтор его не увидит, когда стреляют в упор, смерть приходит мгновенно.

— И ты все это пережил, Вилли? — воскликнула Ирма.

— Ваш рассказ вселяет надежды, — сделала неожиданный вывод фрау Раабе, — русским, оказывается, свойственно милосердие. Хотя доктор Геббельс утверждал, что эти варвары будут насиловать всех немок и убивать младенцев.

— Мама! — всплеснула руками Ирма. — Не забывайте, господин капитан — русский!

— Это же говорила не я! — удивилась ее возмущению фрау Раабе. — Это утверждал доктор Геббельс.

— Провались он в преисподнюю, — гневно сказал Вилли. — Теперь видите, до чего эта бешеная свора довела Германию?

За окнами полыхали пожары. Глухо обрушивались на землю обгоревшие стены зданий. Даже сюда, в комнату, доносился горький запах гари. Какой-то офицер командовал истеричным голосом: «Вперед, сволочи!» Он, наверное, гнал на передовую очередную партию обреченных на смерть.

Наступал вечер. Адабаш прикидывал, что же делать дальше, как поступить. А что, если ночью устроят повальную облаву? Погибнет он, погибнут и эти люди, с которыми его свела война, точнее, последние ее дни, когда так хочется жить и смерть кажется вопиющей нелепостью. «А Берлин возьмут без меня», — и это тоже казалось величайшей несправедливостью. Очень долго и тяжко шел он к этим дням и вот — без него.

Немцы обязательно устроят обыски, прочешут все эти аккуратные коттеджи, улицы, заглянут и в развалины поблизости — они ведь тоже догадываются, что завтра все решится, и потому постараются расчистить от нежелательных лиц ту черту, за которой лежит передовая.

— Что будем делать, господин капитан?

Вилли, очевидно, думал о том же.

— В доме есть подвал? — спросил Адабаш.

Фрау Раабе энергично кивнула: у нее в доме есть все, что требуется для добропорядочной семьи.

— О, господин капитан, наш дом построен отлично! Мой муж…