Андрей Анисимов - Добрый убийца

— Что случилось? Почему ты такой злой и чужой? — прошептала Надя.

— Тебе показалось, дорогая. — Петр разлил водку в две рюмки и поднял свою:

— За все хорошее.

Он выпил залпом.

— Петя, я же водку не пью. Вот вино. Но я не умею откупоривать бутылки. — Голос женщины звучал обиженно и растерянно. Таким своего мужа Надя наблюдать не привыкла.

Ерожин взял вино и ввинтил в пробку штопор.

— Прости, я не сообразил, — сказал он и как бы между делом спросил:

— Ты давно видела Алексея Ростоцкого?

— Десять дней назад. А почему ты этим интересуешься? — в свою очередь спросила Надя и покраснела. Ерожин сделал вид, что смущения жены не заметил:

— Просто так. Он был в Москве?

— Да, он был в Москве и заходил сюда. — Надя не понимала, чего хочет муж, и потому терялась.

— В эту квартиру? — Ерожин снова наполнил свою рюмку и залпом выпил.

— Конечно. Он проверил, как идет ремонт, и связал Вольдемара с киевскими заказчиками, — ответила жена, с тревогой наблюдая, как Петр Григорьевич опять наливает себе водку.

— Ладно, давай выпьем, — предложил Петр и снова поспешил разделаться со своей рюмкой.

— Тебе нельзя столько пить после больницы. — Надю все больше удивляло его поведение.

— Мне ничего нельзя, а другим все можно, — не слишком трезвым голосом возразил Ерожин.

— Петя, я начинаю тебя бояться. В чем дело? — На глазах Нади выступили слезы.

— Меня бояться? Это что-то новое, — усмехнулся супруг. Водки в бутылке не осталось, он попробовал налить себе вина, но не попал в фужер:

— И что вы делали с Ростоцким?

Алексей принял ремонт и ушел?

— Нет. Он пригласил меня пообедать, и мы сходили в «Прагу».

— И все?

— И все. Петя, ты же напился. Ты ослаб после больницы, тебе будет плохо.

— Может, мне и так плохо. А почему мне должно быть хорошо? — вопрошал Петр Григорьевич пьяным голосом.

— Петя, если бы не твоя болезнь, я бы сейчас же уехала на Фрунзенскую. Я не хочу тебя видеть в таком состоянии. Мне больно, — сказала Надя и, заплакав, убежала в ванную. Когда она вышла бледная и без косметики, Петр Григорьевич сидел в кресле, откинув голову и прикрыв глаза.

— Если ты меня разлюбила, почему честно и прямо не сказать об этом? — Голос его звучал абсолютно трезво, и Надя опешила.

Только что ее муж был совершенно пьян и приставал с глупостями, а через пять минут перед ней сидел совсем другой человек.

А Ерожин, пока она в ванной боролась с обидой, вышел в кухню, подставил свой бобрик под струю холодной воды и через минуту протрезвел.

— Ты с ума сошел? С чего ты взял, что я тебя разлюбила? — искренне изумилась Надя.

— Нельзя любить двух мужчин сразу. Во всяком случае, я раньше так думал, — ответил Петр и внимательно посмотрел в глаза жены.

— Кого же я, по-твоему, еще люблю? — Надя начала догадываться, но поверить не могла.

— Алексея Ростоцкого, кого же еще? — устало ответил Ерожин:

— Я сам не святой, и много разного в жизни было. Поверь, я пойму и отпущу тебя. Я никогда не выпрашивал любви. Любовь не подают как милостыню.

— Ты с ума сошел. С Алексеем мы очень подружились. При чем тут любовь?! Да и он любит свою Шуру. Если ты ревнуешь, я могу с ним больше никогда не встречаться, но это же глупо.

— Пожалуй, глупо, если так, — согласился Петр.

— Какой же ты дурачок. Такой взрослый и такой ребенок. — Надя подошла к мужу, уселась ему на колени и разревелась. Петр Григорьевич прижал Надю к себе и начал целовать:

— Как же я давно тебя не видел, — прошептал он и снял с Нади платье.

— Глупенький, тебе же пока нельзя, — ответила она еле слышно.

— Почему нельзя? Я еще не умер, — так же тихо заверил Ерожин, поднял жену и, прихрамывая, понес на тахту.

— Выключи свет. Мне стыдно, — попросила Надя.

— Что стыдно? — не понял супруг, целуя ей грудь и шею.

— Стыдно, что я такая зареванная и некрасивая.

Петр не дал Наде договорить, он взял ее за плечи и поцеловал в соленый от слез, заплаканный рот. Надя обвила своими руками его белобрысую голову и задохнулась от счастья.

Слова им больше были не нужны.

Небольшой зал Театра современной пьесы не мог вместить всех желающих. Для блатных поставили ряд стульев впритык к сцене. Зрители сидели в проходах, подложив под себя сумки и портфели. Некоторые кавалеры держали подруг на коленях. Слабая вентиляция не могла справиться с духотой. Спектакль шел второй час, но в партере сохранялась напряженная тишина. На затемненной сцене царила Нателла Проскурина. Ерожин не ошибся, что примадонна предстанет перед столичной публикой нагишом. Но он не догадался, что при этом костюм на ней будет, только он окажется нарисованным.