Ростислав Самбук - Взрыв

— Бригадиры как будто у нас есть, — нерешительно начала Анна, — и завфермой… В парторги ты, Сидор, не годишься, поскольку беспартийный. Куда же?

Стецюк сделал таинственное лицо, хотел что-то сказать, но заметил предостерегающий жест жены и лишь переступил с ноги на ногу. А Прасковья выбрала из вынесенных Любой нескольких шляп зеленую, с большими полями, велюровую, надвинула на лоб Сидору и отступила, любуясь.

— Хорошо, — польстила Анна, — ну совсем руководящий товарищ.

— Сколько? — спросила Прасковья.

— Девятнадцать сорок.

— Сколько-сколько?

Люба повысила голос:

— Я же говорю, девятнадцать сорок, не так уж и дорого.

— Прасковья хотела отчитать продавщицу: может, для кого-то и недорого, но целых два червонца за какую-то паршивую шляпу!.. Однако сдержалась — сегодня ее счастливый день, и за это, в конце концов, можно заплатить.

И все же, поколебавшись немного, потянулась к серой, не такой шикарной, с узкими полями и явно более дешевой.

— Слишком большая! — решительно сняла с головы Сидора зеленую шляпу. — Вот эта, кажется, подойдет. — Взяла серую, фетровую.

— К лицу, — похвалила Люба, — совсем здорово выглядит товарищ Стецюк.

— Считаешь? — подозрительно взглянула Прасковья: а вдруг подтрунивает?

Однако Люба смотрела серьезно, и только любопытство светилось в ее глазах.

— Такую шляпу сам Сергей Владимирович носит, — осмелился наконец вставить Сидор. — Директор кирпичного завода. Когда-то мы с ним обмывали в ресторане «Янтарь» кирпич на свинарники и выпили, значит, две бутылки трехзвездочного…

Прасковья предостерегающе подняла руку: этот может испортить ей все торжество. Но, сказать по правде, упоминание об известном во всем районе директоре кирпичного завода все же было кстати, поправила шляпу у

Сидора на голове, сдвинув на затылок, и молвила степенно:

— Сам Сергей Владимирович, говоришь?

— Да Сидор-то в каких же чинах теперь? — не выдержала Анна.

Счастливая улыбка вдруг растянула лицо Прасковьи, почувствовала женщины теряли терпение от любопытства, да и сама уже не в силах была молчать, снова поправила Сидору шляпу, коснулась подбородка, чтоб держал голову выше, и объяснила:

— Выдвигают его, значит. Заведующим колхозным пчеловодством.

В магазине стало тихо, только муха жужжала и билась о стекло.

— Неужели? — наконец вырвалось у Анны,

— А как же!.. — почему-то Прасковье захотелось сунуть под нос фигу этой сплетнице, но она улыбнулась и сказала небрежно: — Дед Григорий ушел на пенсию, а кто же в селе лучше Сидора в ульях разбирается?

Прасковья снова победно взглянула на женщин, но вдруг услышала такое, что даже ее закаленное в сельских перебранках сердце екнуло. Показалось даже, что просто ослышалась, настолько поразили ее эти слова.

— Что-что? — переспросила она. — Что ты сказала?

Но Люба повторила и не проглотила свой поганый язык, не захлебнулась слюной, а повторила, бесстыдно не отводя глаз:

— Выходит, пасечником?

Прасковья едва сдержалась, чтобы не взорваться. Потом подумала: как хорошо, что не вскипела. Поругались бы, обмениваясь колкостями, и совсем забыли бы о Сидоре и его руководящей должности. А так Прасковья, лишь побледнев, изобразила на лице улыбку и сказала тихо:

— Пасечником у нас дядька Петро, разве не знаешь? А Сидор — заведующий пчеловодством, так сам Григорий Андреевич сказали, это тебе не завмаг, а сельская номенклатура, поняла?

Видно, продавщице не очень понравился подтекст, вложенный Прасковьей в слово «завмаг», глаза у нее потемнели и губы задрожали, небось готова была уже обругать Стецучку, однако Прасковья вовремя почувствовала это и сразу воспользовалась преимуществом всех покупателей перед продавцами.

— Сколько? — спросила. — Сколько стоит эта шляпа, моя дорогая? Ведь у нас нет времени тут лясы точить. Сидор Иванович как руководящий человек…

Люба хлопнула глазами, верно, сообразила, что ссориться ей негоже, и ответила сухо:

— Двадцать восемь рублей и шестьдесят пять копеек.

— Ого!.. — не выдержала Прасковья, но сразу запнулась. С сожалением посмотрела на зеленую велюровую, с широкими полями шляпу. Пожалуй, лучше этой, и главное, дешевле, сурово прикусила нижнюю губу, но воспоминание о директоре кирпичного завода примирило ее со шляпой — достала из кармана три десятки, пересчитала, хотя сразу видела, что только три, и подала Любе.

Продавщица пошла за сдачей, а Прасковья сказала громко, все же последнее слово должно было принадлежать ей: