Фридрих Незнанский - Опасный пиар

— Меньше знаешь — дольше землю топчешь, — покачал головой Серафим. — Кстати, за отсутствие любопытства — отдельная доплата.

— Это за что? — не понял Анатолий.

— За отсутствие интереса к личности заказчика, — пояснил Серафим. — Хорош торговаться, Толян! Бабки большие, лично я таких в руках не держал. Правда, сроки ограниченные.

— Сколько? — подумав, спросил Анатолий.

— Двадцать штук — только аванс, — понизил голос Серафим. — Еще сорок по исполнении. А тебе отдавать всего-то тридцатник с процентами. Ну? И на все про все — пять дней.

— Серьезные ребята, — согласился Анатолий.

— Плюс выходные, неделя у тебя есть. Вот авиабилет на твое имя, хаза там тебе обеспечена, плюс вот тебе суточные на проживание.

Он стал рыться в своем перекошенном и облезлом письменном столе, откуда достал конверт.

— А если откажусь?

— Я этого не слыхал, — покачал головой Серафим. — А ты этого не говорил. Неделя, слыхал? Утром вылетаешь в Красноземск, там тебя встретят, отвезут на хазу. И там расскажут, где и как их найти.

— Никакой хазы, — непреклонно сказал Анатолий. — Гостиница — самая лучшая и в самом центре.

Серафим не ответил. Только внимательно посмотрел на него.

— Откуда я знаю, что меня потом так же не шлепнут, как я тех двоих? — спросил Анатолий. — Поэтому хочу быть на виду. Чтобы моя пропажа стала заметной.

— Логично.

— Кого мне больше опасаться, ментов, которые про меня там ничего не знают, или заказчика, который знает про меня все? В том числе где я остановился. Тем более бабки слишком хорошие… Их хорошо получать, а не отдавать. И потому преходят разные мысли, вроде того, что дешевле заказать исполнителя заказа.

— Ну это твое дело, — закряхтел Серафим. — Тебе виднее. Думаю, пойдут навстречу.

— Оружие? — спросил Богданов.

— Все там. Получишь и пристреляешь на месте, — сказал Серафим. — Ты, как всегда, ТТ предпочитаешь?

— Ну. Так сколько там моих клиентов? — сказал Анатолий, подумав. — Только двое, ты уверен?

— Двое, держатся вместе, вооружены. Говорят, ТТ и ментовский «Макаров»… Не говоря о перьях, которыми эту журналистку резали. И хорош пустоболить, — отмахнулся Серафим.

Он снова налил себе рюмку. Вопросительно взглянул на Анатолия и отправил содержимое в рот.

— А я, значит, один против двоих, как народный мститель? — усмехнулся Богданов. — Мне, выходит, больше всех надо?

— Раз больше платят, значит, только тебе одному. Тебе напарника не надо, ты ж никому не доверяешь!

— Тебе доверяю. Может, пойдешь ко мне вторым номером?

— Я бы с удовольствием, — вздохнул Серафим. — Только от меня теперь толку чуть. А со вторым придется делиться. А так — все тебе одному достанется. На твой долг с процентами.

И отправил в рот скользкий опенок из банки маринованных грибов.

Анатолий кивнул. Что-то такое он и ожидал услышать.

— Кто хоть они? — спросил он. — Конкретно. Где их готовили?

Серафим пренебрежительно кивнул.

— Говорил уже. Один старый мокрушник, три ходки. Второй — пацан, в армии служил. Племянник этой, невинно убиенной. Два года генералам дачи строил, плацы подметал и теперь Рэмбо ему нипочем.

— Получается, тридцать штук за каждого, — сказал Анатолий. — Если уберу одного, заплатят?

— Если уберешь старого мокрушника, племяш тоже никуда не денется, — ответил Серафим.

Они второй день жили в заимке, под непрерывным дождем, причем Игнат не позволял ночью разводить костер — далеко видно. Леху, у которого поднялась температура, он лечил немецким аспирином и хвойным отваром. Но Лехе становилось все хуже. Пришлось отвести его до ближайшей деревни Тетерино, попроситься в баньку. Хозяйка, старуха лет семидесяти, поджав губы, подозрительно оглядела обоих.

— Подлечиться надо, — сказал ей Игнат. — Мы — охотники, блудили тут, он провалился в болото, простыл…

— Браконьеры, что ли? — понимающе кивнула она. И в ее тусклых глазах мелькнул живой интерес.

Игнат пристально посмотрел ей в глаза. Никак на свежатинку бабка рассчитывает.

— Одна, мать, живешь?

— Одна, кому еще тут нужна-то? — Теперь она так поджала губы, что они превратились в сухую, бесцветную нитку. Сообразила: мясо ей не обломится.

— Сотвори-ка нам баньку, — проникновенно сказал Игнат. — По-черному. Мы тебя отблагодарим, не пожалеешь. Только про нас — никому. Поняла? И чайку бы потом с медом, ага?

Они парились несколько часов. Игнат нещадно стегал веником разомлевшего, стонущего Леху. Потом отпаивал его заваркой из сухого можжевельника с крапивой и снова стегал, выбивая хворь.