Фридрих Незнанский - Вынужденное признание

«Что же они здесь искали? — размышлял Турецкий, шагая по ступенькам вслед за участковым. — И кто это был?.. Ох-хо-хо… Ничего не понятно».

Сергей Богачев сидел на жесткой откидной лавке, обхватив рыжую голову широкими ладонями. Он не спал уже двое суток. Никак не получалось уснуть. Стоило ему закрыть глаза, как тут же в голову лезли всякие мысли, от которых становилось до того тошно и тяжело, что хоть вешайся. Даже мысль о сыне, о том, что теперь он спасен, не приносила большого облегчения.

«Да что же это такое? — думал Богачев. — Почему так неспокойно и тревожно на душе? Неужели я боюсь тюрьмы? Да плевать я на нее хотел! К тому же… этим продажным козлам из прокуратуры нужно еще доказать мою вину. А для этого им придется сильно попотеть».

В последние дни Богачев приучил себя к мысли, что все люди продажны, особенно те, кто облечен властью, и те, от кого зависят судьбы других людей. Эта мысль помогала ему смириться с собственным незавидным положением. Однако, как бы плохо он ни думал об окружающих, душевное равновесие все равно не наступало.

Богачев сжал голову пальцами и тихонько застонал. Никогда прежде он не замечал за собой такой чувствительности. По роду службы ему часто приходилось быть жестоким. Во время задержаний он бил людей, случалось, что и калечил их. Удовольствия он от этого никогда не испытывал, но и особых сожалений по поводу чьей-нибудь свернутой челюсти у него не было. Но то ведь были бандиты. И они были вооружены. И борьба часто шла на равных — не ты его, так он тебя. Но убивать — нет, убивать Богачеву до сих пор никого и никогда не приходилось. Он и табельным стволом за пятнадцать лет службы пользовался от силы пару раз. И стрелял только в воздух.

Долгая болезнь сына стоила Сергею Богачеву много нервов и сил. Нервы расходились, как черт в сосуде. Отыгрывался он, как и принято, на жене. А потом горько раскаивался и умолял Ленку простить его. Однажды, после очередного такого примирения, она посмотрела на него долгим грустным взглядом, пригладила рукой его непослушные рыжие волосы и сказала: «Бедная моя головушка. Что, если мы с тобою завтра вместе сходим в церковь?» Неожиданно для себя он согласился.

В церкви ему стало лучше. Он чувствовал, что может все рассказать огромному Богу, спрятанному во всех этих иконах, в легком ароматном дымке, подымающемся от свечей. Рассказать спокойно, >без спешки. А потом и попросить за сына. Разумеется, он говорил не вслух. Лишь губы Богачева, тонкие, бледные тихонько шевелились, беззвучно повторяя слова, которые он произносил про себя.

«А вдруг он и правда слышит?» — думал Богачев. Эта мысль наполняла его надеждой и уверенностью в том, что все еще может измениться к лучшему. Что его сын, этот маленький мальчик с рыжим чубом и зелеными, как изумруды, глазами, не будет инвалидом.

Однажды Богачев притащил иконку в кабинет. Ребята смеялись над ним: «Ну, старик, видать, тебя всерьез забодал этот опиум!» Но Богачев не обращал на насмешки сослуживцев никакого внимания. После тяжелого дня или перед принятием важного решения он чувствовал непреодолимое желание помолиться и часто делал это, когда был в кабинете один.

А потом пришел этот человек. Высокий блондин с прозрачными, как у чухонца, глазами.

— Всего один выстрел — и ваш сын будет жив и здоров, — сказал блондин.

— Выстрел? Всего один выстрел? Черт бы вас побрал, неужели вы не понимаете, что на карту поставлена человеческая жизнь! — взвился Богачев.

Однако на блондина этот «вопль души» не произвел ни малейшего впечатления. Он лишь слегка приподнял белесые брови и усмехнулся:

— Ну и что? Ну и что, Сергей Сергеевич? Разве жизнь вашего малыша не стоит жизни подонка, который построил свою империю на оболванивании таких вот простых служак, как вы? Его существование приносит стране страшный вред. Разве вы не согласны?

Богачев нахмурился.

— Допустим, — пробурчал он. — Но чем он вам так насолил? Какая выгода вам от его смерти?

Блондин разжал плотно сжатые губы.

— Вам об этом лучше не знать, — тихо проговорил он. Воцарилась пауза. — Ну, так как? — Блондин слегка прищурился: — Вы согласны?

Богачев долго хмурил рыжеватые брови, затем нервно дернул щекой и кивнул:

— Да. Я сделаю это. — Он поднял взгляд на блондина и спросил: — Когда?

— Завтра вечером.

— Что? Но… Но ведь это слишком быстро. Надо как-то подготовиться… Я не знаю, разработать план…

— У нас нет на это времени, — отрезал блондин. — Завтра Кожухов будет в Большом театре. Я буду его охранять.