Евгений Габуния - На исходе ночи

— Нет еще. Это только вчера случилось. Отрабатываем версии. На вот почитай. — Балтага протянул товарищу тоненькую коричневую папку.

Сверху лежал протокол осмотра места происшествия.

«Осмотр начат в 17 часов 30 минут, — читал Кауш, легко разбирая знакомый почерк товарища. — В саду совхоза под деревом обнаружен труп Суховой Надежды Павловны, 55 лет. Труп лежит на спине, головой к дереву, руки отведены, несколько согнуты, правая нога отведена и несколько согнута в колене. Одета в белое платье-сарафан в синих, оранжевых и коричневых разводах. Ниже воротникового выреза косо расположена зигзагообразная щелевидная рана. Несколько подобных ран расположено в нижней части тела. Почва обильно пропитана кровью. Волосы русые со значительной проседью. Во рту туго заложена скомканная белая косынка х/б, рядом с трупом обнаружен зубной протез, в 10 метрах — папиросы «Север» кишиневского производства, на мундштуках №№ 42, 42, 37. В 12 метрах обнаружена сапа, на ручке ее следов нет. При осмотре сада каких-либо предметов и следов, указывающих на совершенное преступление, не обнаружено».

Кауш дочитал до конца, перевернул страницу и увидел любительскую фотографию. Прямо на него смотрело загорелое, в крупных морщинах, лицо немолодой женщины в белой косынке (в той самой, очевидно, в которой ее убили, — машинально отметил он). В прищуренных от яркого солнца глазах женщины застыла улыбка. Было в этом простом лице труженицы что-то открытое, располагающее к себе. Аурел задумчиво рассматривал снимок. Приподнятое послеотпускное настроение улетучивалось. Казалось бы, за столько лет уже должен привыкнуть к страшному, противоестественному: еще вчера человек жил, радовался и огорчался, а сегодня его уже нет. И умер он не от тяжкой неизлечимой болезни, не от старости, а от руки другого человека. Убийцы. Как это понять и можно ли понять вообще?

— Где это случилось? — спросил Кауш.

— Разве в протоколе не указано? В совхозном саду.

— Сад там большой. Я спрашиваю, на каком участке?

— Сейчас посмотрю. — Балтага раскрыл блокнот, полистал его. — 89-й участок. А что?

— А то, — задумчиво отвечал Кауш, — что на этом самом участке два года назад была убита Роза Зоммер. Ты должен помнить, я ведь рассказывал. Проклятый участок какой-то.

— Конечно, помню, еще бы, такое дело…

— А кто она, убитая, чем занималась?

— В совхозе работала, много лет, одна из лучших работниц, на пенсию недели две назад оформилась, но работу не оставила. Все, кого не спросишь, говорят о ней только хорошее. И какой подлец это сделал, зачем? Никаких ценностей при ней не было…

— С кем работаешь?

— Майор Мировский из угро республики и Поята, участковый в Покровке.

— Мировский? Не слышал о таком. А почему не Алексей Христофорович, это ведь его зона?

— Ты что, не знаешь разве? Будников на пенсию ушел. Недавно. А Мировский и раньше к нашей зоне был прикреплен. Ты еще здесь не работал. Потом его учиться в Москву послали. Только что окончил высшую школу милиции. Неплохой парень. А ты почему, Аурел, так интересуешься этим делом? Может, к производству хочешь взять? Не возражаю, у меня вон сколько «незавершенки» осталось, к отпуску надо расчистить. Это ведь твой участок, ты всех там знаешь, и тебя тоже…

Да, Кауша в Покровке знали многие, он был там своим человеком. Но после неудачи с делом Розы Зоммер он почувствовал некоторый холодок в отношении к себе не только местного руководства, но и селян. Внешне это ничем особенным не проявлялось, однако он не мог не заметить ни иронического быстрого взгляда случайно встреченного на сельской улице человека, ни подчеркнутой официальной вежливости председателя сельсовета… Это задевало, и довольно чувствительно, его не только профессиональное, но и человеческое самолюбие, хотя виду он не подавал. Собственно, что мог противопоставить следователь толкам, которые вызвало нераскрытое дело? Ровным счетом ничего. Прошло уже два года, а убийца разгуливает на свободе… может быть, по тихим улицам той же самой Покровки и, подло посмеиваясь про себя, с издевкой смотрит ему, Каушу, вслед. И вот теперь страшная логика трагических обстоятельств подсказывала возможность «реабилитироваться» в глазах жителей Покровки и своих собственных.

— И я не возражаю, Николай, только надо с Ганевым все обговорить. Зайдем к нему прямо сейчас.

Клушу показалось, что Ганев даже рад был передать ему дело. «Поддержать меня хочет, дает мне еще один шанс, — разгадал его мысли Аурел. И на том спасибо».