Приблизился, но только, если так можно выразиться, географически, к своей матери, которая жила в небольшом южном селе, и Аурел. Географически, потому что не стал навещать ее чаще, чем прежде. Старший брат, Василий, остался в селе, работал в колхозе. Когда Аурел кончал среднюю школу, Василий вернулся в родное село из города с дипломом агронома. Сам попросил направить. Узнав, что Аурел собирается на юридический, покачал головой:
— Решать, конечно, тебе, но подумай как следует. Неблагодарная это работа и грязная — с преступниками иметь дело всю жизнь… Посмотри на мои руки, — продолжал Василий и показал свои загрубевшие ладони с въевшейся в кожу и под ногти землей. — Вроде грязные, да? Однако они чисты. А ты, брат, видно, начитался разных детективных историй, да по телевизору насмотрелся, как преступников ловят проницательные сыщики, вот и мечтаешь… Только учти, в жизни все сложнее…
Что мог ответить на эти резкие слова совсем молодой человек, почти юноша? Однако он чувствовал, что брат в чем-то главном не прав. Сейчас бы он нашелся, что ответить. Он сказал бы примерно так: «Дорогой товарищ агроном, я с огромным уважением отношусь к твоей профессии, как, впрочем, и к другим. Однако, чтобы люди могли спокойно заниматься своим делом, необходима и наша работа. Ты называешь ее грязной. Допустим, хотя грязной работы вообще не бывает. Мои руки так же чисты, как и твои, и совесть тоже чиста. Быть может, именно наша работа, как никакая другая, требует чистых рук».
Погруженный в свои мысли, Аурел неторопливо шел знакомой дорогой. Путь от его дома в новом микрорайоне, получившем у горожан громкое название «Заднестровские Черемушки» (видимо, за неимением пока другого, официального), был не близкий, однако он предпочитал ходить пешком: никак не мог привыкнуть к троллейбусной толчее. И думалось при ходьбе почему-то лучше.
Он подошел к двухэтажному особняку старинной постройки. Когда-то особняком владел богатый торговец зерном. И надо же такому случиться: именно здесь разместилось самое ненавистное для «бывших» учреждение — прокуратура. Узнал бы об этом кощунстве хозяин особняка, давно переселившийся в лучший из миров, перевернулся бы в гробу не один раз.
Едва Аурел вошел, как всем телом ощутил прохладу. Толстые каменные стены не пропускали жару, а зимой хорошо хранили тепло. «Умели раньше строить, ничего не скажешь… дли себя, конечно», — подумал он, поднимаясь по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Его сосед по кабинету, тоже следователь, Николай Балтага, часто опаздывал, особенно по понедельникам; сегодня как раз был понедельник. Аурел открыл дверь своим ключом, сразу же настежь отворил окно, присел и не спеша закурил, просматривая купленную по дороге газету.
За этим занятием и застал его Балтага. Вместо приветствия он покрутил носом и проворчал:
— Ну и надымил ты с утра…
Аурел оторвался от газеты, взглянул на хорошо выбритое круглое лицо товарища и не мог сдержать улыбку. Всем была известна забота Балтаги о своем здоровье. Он не курил, внимательно следил за новостями медицины и даже выписывал журнал «Здоровье», увлекался различными диетами и тому подобное. Приятели, усматривая в этом некоторую странность, беззлобно подшучивали над ним. Николай таких шуток не принимал. В остальном же он был вполне своим, хорошим парнем. Поэтому Аурел не стал вступать в полемику по поводу курения, тем более что спор этот был давний и безрезультатный, и миролюбиво произнес:
— Здорово, Никушор! Что это ты с утра не в духе? И потом, окно ведь открыто, дым твоему здоровью не угрожает.
Справедливости ради надо заметить, что зимой Аурел, выходил курить в коридор, чтобы не досаждать соседу. Дружелюбный тон смягчил Николая, и он сказал:
— Да нет, дорогой, ничего не случилось. Понимаешь, не успел приготовить завтрак, пришлось в кафе идти, а там сам знаешь, как кормят…
Аурел знал, как там кормят, однако, в отличие от товарища, относился к общепитовским порядкам философски. Они еще с минуту поболтали, и каждый занялся своим делом. Собственно говоря, они делали, в широком смысле, одно важное и нужное дело. Однако уголовные дела вели разные. Почти одновременно Кауш и Балтага подошли к обшарпанным массивным сейфам, стоящим в противоположных углах кабинета, и извлекли светло-коричневые папки. У Николая папка оказалась тощей, из чего следовало, что дело только начинается; папка же Аурела распухла от протоколов допросов, накладных, счетов, платежных ведомостей, квитанций и прочих документов.
Читать дальше